Аналитика, эссе, интервью в Русском Журнале / Сумерки просвещения Вне рубрик

Автор, подаривший название нашей колонке, считал, что сумерки - странный период в культуре, когда действуют отражения, миражи, невсамделишные муляжи настоящего. А также когда в игру вступают тени идей, теневые стороны языка. То время почти столетней давности удивительным образом совпало с нашим странным, сумеречным, пугающим и смешным. "Это время". "Наше время". Старая идеологема, публично освистанная еще шестидесятниками XIX века, распухнув и вобрав в себя нерасчищенные пласты, вернулась эдаким уродцем, прихватив в виде сноски для взаимо! обслуживания сферу, не менее захватанную: "эта страна", "наша страна". В зазорах этой пары, в зазорах идеологем складываются языковые сгустки, гнезда того, что мы называем неописанной реальностью: нет слов, нет средств для обозначения в равной мере стабилизации и катастрофы.

"Отмена или преобразование символов и идеологем сопровождает всякую историческую ломку, но отнюдь не всегда объясняет, в чем смысл этой ломки. Хорошо уже, если можно узнать, как переживают ее современники, или, иными словами, как определяют они свое местоположение в данной исторической точке, - подводит к обнаружению одной из своих фундаменталий Гасан Гусейнов. - Под ориентировкой я понимаю "смещенную преемственность", которая, по словам Вернера Штегмайера, позволяет миру, изменившись "во всем", все-таки остаться для нас "тем же самым".

А что, собственно, произошло? Да ничего особенного. Просто, когда в одночасье отменили все, то высветилось несколько принципиальных "факторов отсутствия": 1) текстов; 2) авторов; 3) языка, на котором эти авторы могли бы изъясняться.

Ситуация - вполне сопоставимая с началом осьмнадцатого столетия, когда Россия была брюхата новорусским литературным языком, представлявшим собой дикую смесь архаики и иностранных вкраплений. В нашем варианте - читай: советской политической риторики и разрозненных индивидуальных языковых поисков. Так что госстроительство, а также новая картография шли параллельно с устроением нового регулярного языка.

Как и в XVIII веке, визуализация этой языковой ломки потянулась к предельной фактурности. Только фейерверки, "символы и эмблематы" уступили место пересечению "словесного знака и наглядно- и/или телесносхематического образа". Из этого пересечения складывается изобразительно-словесная идеологема. Г.Гусейнов пользуется неологизмом Уве Перксена для структурирования и разнесения по гнездам новой рыхлой языковой массы. Такая отмычка называется "визиотип".

Визиотип - по Перксену - это и стиль мышления, и глобально действующий знак. С одной стороны, это способ зрительского подхода к действительности, тип предания наглядности обобщению. Таковы многочисленные изображения числовых рядов и схем, инструментов и геометрических фигур - визиотипы в широком смысле слова. Кроме того, существуют и такие универсальные визиотипы, как, например, "кривая прироста населения", "структура ДНК" или фотография "голубой планеты".

Подобные образы попадают в разряд глобальных зрительских идолов. Слова "идол", "эмблема", "символ" исторически заняты. Тут-то и возникает неологизм. Он просто удобный. Географическая карта (вариант ее:контурная карта - некий аналог, пригодный для заполнения, раскрашивания, прочих визуально-графических манипуляций) как нельзя более естественно выстраивает новый визиотип.

Согласно этой схеме ключевые "Слово и Тело" раскладывают карту в следующие ячейки:

Визиотип в дискурсе;

Карта и граница на матрице когнитивной карты;

Железный занавес: пунктир границы;

Железный занавес: пограничный столб;

Глобус, шарик; место России на нем;

Одна шестая: геополитическое пространство, или глобальный организм;

Визиотип Россия - тело;

Предательство и расчленение;

Визиотипическая достоверность;

Визиотип и война в дискурсе;

Органическая метафорика и исторический маскарад;

Распад СССР и пустотный дискурс;

Заполнение пустоты: "Территория ты или дева, в дичающем слове не важно";

Дискурсивные ловушки визиотипа:

а) "Остров-Россия" В.Цымбурского;

б) "Разбитый компас" Дм. Галковского;

в) "Мистерии Евразии" А.Дугина;

г) Новая хронология А.Т.Фоменко;

Визиотип рассеяния;

Россия, или Северная Азия.

Для описания чисто российской нераздельности/неслиянности "Слова и Тела", а заодно всех отправлений и продуктов интеллектуальной жизнедеятельности - как то: расчленения, переодевания, заполнения пустоты, перенесения в реальность коммуникативных стратегий, обозначенных еще в пропповской "Морфологии волшебной сказки" и пр. - все это "всешутейное" многообразие действий расположилось в зазоре между двумя негласно табуированными терминами: "дискурс" и "матрица".

Книга Г.Гусейнова - новый букварь, новая азбука, предлагающая пользователю свою причудливую иерархию языковых страт, сносок, комментариев и картинок.

Карта как визиотип катастрофических ожиданий общества выполняла в первой половине 1990-х годов свою рекламную роль тем успешнее, чем более общей и слепой она была в советское время, когда даже путеводители по хорошо известным городам публиковались с цензурными вымарками целых улиц или кварталов. Как видно, однако, полная свобода и бесцензурность не избавили посоветский дискурс от подтекста, этого основополагающего свойства русской общественно-политической коммуникации. Только подтекст визиотипа - в данном случае, возможно, достоверной или научной карты-схемы - лежит в области не политического интереса держателей идеологии, но материального интереса заказчика ¹.

Полезно рассмотреть этот визиотип в исторической ретроспективе. Так, в Германии 1920-х годов - той самой "Веймарской Германии", с которой было модно сравнивать посоветскую Россию в первой половине 1990-х годов ², - географическая карта использовалась как рекламный символ "полного контроля", "знак всеобщей схваченности" (см. иллюстрации 1-4). Карта-схема как устройство остается, таким образом, идеологемой-визиотипом: здесь, как и в рекламном клипе телевизионной эпохи, живо используется фасеточный принцип видения. Привычка участников общения к такому фасеточному видению и выявлению основного содержания через подтекст всякий раз возобновляет прежний способ общения: сама наглядность и даже, весьма вероятно, надежность и достоверность отдельных частей образуют недостоверное в целом сообщение.

Именно таковы фактуристые (джинса!) рекламные карты-откровения финансовой пирамиды "МММ", публиковавшиеся в рамках подготовки к "экологическим программам" этого акционерного общества под рубрикой "Экологические ситуации на территории Российской Федерации" (см. иллюстрации 5-6). Визиотип-идеологема сообщает потребителю сложное переплетение простых представлений:

- "достоверность" (или "научная объективность": карты "выполнены по заказу "МММ" специалистами Министерства природы России и других государственных организаций");

- "всеохватывающая катастрофичность" (как "острые" и "очень острые" на карте заштрихованы все населенные территории Российской Федерации);

- "утверждение всеобщей вины" ("Мы нашли врага, и враг этот - мы").

Картограф - АО "МММ" - выступает в роли правдивого и мудрого третейского судьи в споре читателя-зрителя с самим собой: читатель-истец - жертва разрушения природы, читатель-ответчик - ее разрушитель. Опираясь исключительно на зрительский навык вчитывания подтекста, глава АО "МММ" Сергей Мавроди воспользовался визиотипом одновременно и как портретом собственной честности, и как знаком всеобщей связанности каждого вкладчика в общей финансовой панаме, большинство замешанных в которой - и жертвы, и соучастники.

Вкладчики - соучастники и жертвы - финансовой пирамиды были очарованы телевизионной рекламой, построенной как репортаж из очень похожей на Россию, но сказочной страны быстрого всеобщего обогащения, где вместо денег ходили "мавродики" ³ - чеки АО "МММ", а идеальными жителями были новый Иванушка-дурачок, простой парень Леня Голубков, его семья и соседи. Вместе с жертвами других подобных финансовых образований (например, "тибетцами" - вкладчиками банка "Тибет"⁴) "обманутые вкладчики", а точнее - те, кто "ошибочно сочли, что сумеют обмануть всех остальных", собирались в Москве многотысячными толпами. Местом встречи "мавродианцев" была площадка возле дома по адресу Варшавское шоссе, дом 26, получившая название "Мавродистан". Одновременно с публикацией карты России под рекламной рубрикой "МММ информирует" высказывались опасения превращения в Мавродистан всей России ⁵! .

Черты этой страны, хорошо знакомые носителям русского языка по осколкам старосоветских и новорусских клише - как чисто словесным, так и изобразительным - имеют парагеографический подмалевок. Вот одно из сжатых словесных представлений визиотипа посоветской утопии:

"Завиральную сказку о тридевятом царстве коммунизма сменила Большая Папуасская Мечта, согласно которой шесть соток острова Невезения покрывает толстый-толстый слой шоколада, Леня Голубков сдирает пробку с бутылька "Тюборга" об ажурный переплет Эйфелевой башни, а чудо-богатыри из банка "Эх, прокачу!" грузят "лимоны" бочками по вашему адресу ⁶. [...] Ну, вздерните на первом суку счастливчика Леню Голубкова, а на втором - ту банковскую кассиршу, которая может хапнуть беспроцентную ссуду в десяток миллионов" ⁷.

В перечне Алексея Ерохина реальный топологический ориентир советской мечты - участок земли размером 600 м - сведен с ориентирами спиритуальными (коммунистическая утопия будущего; мечты главного разрешенного авантюриста советской эпохи - Остапа Бендера - о Рио-де-Жанейро; элегический "остров Невезения" из советской эпохи прозябания-процветания, конец 1960-х годов; наконец, рекламный "Париж" для новых русских 1990-х). Журналист, пишущий о волшебной стране Сергея Мавроди, и режиссер Бахыт Килибаев, создавший эту страну по заказу "МММ" вместе с актером Владимиром Пермяковым ⁸, и "специалисты государственных эпидемиологических служб", изобразившие рекламные карты экологической катастрофы в России, - действуют в общем поле визиотипа-идеологемы. Для каждого из них она раскрывается по-своему, но видят они общую карту-визиотип изменившейся в абрисе и в чертах повседневности России.

Успешность телевизионного Мавродистана опиралась, возможно, на прочность зрительских навыков, восстановленную у граждан России массированным ретроспективным показом старых советских кинофильмов по телевизору - по-новорусски этот показ можно было бы назвать сбросом (или сливом) позитива ⁹. Наглядность, топографическая достоверность моей памяти, встреча с моим прошлым и невозможность ухватить эту странную виртуальность руками - вот что создает психологические условия управляемости массового сознания. А между тем именно в этом сознании складывается общее согласие в том, что только часть твоего прежнего мира образует новое целое ¹⁰.

Примечания: