Рассылка закрыта
При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Выйти замуж!" на которую и рекомендуем вам подписаться.
Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.
| ← Декабрь 2005 → | ||||||
|
1
|
2
|
3
|
4
|
|||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
10
|
11
|
|
12
|
13
|
14
|
15
|
16
|
17
|
18
|
|
19
|
25
|
|||||
|
27
|
||||||
Статистика
0 за неделю
Аналитика, эссе, интервью в Русском Журнале Аналитика, эссе, интервью
Аналитика, эссе, интервью
Сегодня в выпуске
21.12.2005
"Это конец"
Если ориентироваться на то, чтобы быть русским, это сделает тебя православным? Нет, не сделает. Кинчев нашел в христианстве много против интеллигентности и гуманизма, но забыл поискать, а не то нашел бы ровно столько же против патриотизма.
Апокалипсис обычно не попадает в детские библии, и это лишает нас удовольствия быстро понять христианство до конца посредством листания комиксов. Кстати, Апокалипсис - это как раз про то, чем кончается христианство.
А что раньше знали об Апокалипсисе рокеры? Сущую ерунду: сладкую песню про "Город золотой", совместными усилиями Хвоста и БГ.
Теперь, однако, есть песня Кинчева "Всадники", пересказавшая аж половину 6-й главы Апокалипсиса, с припевом из другой главы. Там уже ничего сладкого, а все горькое: звезда полынь (Апок. 8, 11) в каждом припеве и четыре всадника (Апок. 6), один другого страшнее.
Это конец? Тот конец света, о котором говорит Апокалипсис?
Это конец, но, скорее, тот, о котором говорит Умка, а не Апокалипсис.
У меня уже давно появился мой собственный рецепт узнавать о том, что происходит с нашими рокерами: спросить Умку, а вовсе не Апокалипсис. Умка - литературовед и вообще человек основат! ельный и наблюдательный, а что она пишет культурологические статьи в форме песен - так это ее право, а мы должны чужие капризы уважать. Боюсь, однако, что если я ограничусь "ссылой" на Умку, то не всем будет понятна ее слишком специальная терминология. Поэтому я постараюсь изложить то же самое на менее эзотерическом языке, а Умкиными словами только резюмировать.
* * *
Четыре всадника Апокалипсиса, звезда Полынь - это в общем-то то, что надо. Тут и суть христианства, и конец света, и вообще красиво. Кинчев неплохо выбрал. И что же у него получилось?
Первый всадник - на рыжем коне - война, рок (во всех смыслах этого слова), огонь, он же и звезда (это для экономии места, чтобы не ждать до звезды из 8-й главы). "Не мир он несет, но меч" - фраза немножко не из Апокалипсиса, но все равно хорошая. Это слова Иисуса (Евангелие от Матфея, гл. 10, стих 34; то же самое в Евангелии от Марка, гл. 14, стих 43), но они тут к месту: во-первых, это тоже ! такие слова, которые никогда не попадают в детские библии, а, ! во-вторы х, в Апокалипсисе все всадники все равно посылаются Иисусом, поэтому не грех для экономии места всех их слегка отождествить - то есть сделать их просто разными образами Христа. Богословская вольность, но художественно допустимая: она не перевирает христианство по сути.
Рыжий (огненный) конь Апокалипсиса - это и в Апокалипсисе война, так что образ верен. И заранее скажу: остальные три образа тоже получились похожими - тоже не перевирают Апокалипсис, а лишь по-своему рисуют то, что там на самом деле сказано. Но посмотрим, что там дальше.
Второй всадник - на вороном коне - образ справедливости и суда. Что Кинчев дал ему какую-то "меру Отца" - так это продолжение той же самой его художественной вольности: отождествление всадника с Христом.
Третий всадник - на бледном коне - смерть. Опять все на месте.
Четвертый - на белом коне - победитель, держащий лук и носящий венец победы. Кинчев толкует белый цвет как свет ("свет Откровения" - то ! есть Апокалипсиса, что по-гречески и означает "Откровение"), и правильно делает: именно такова тут символика цвета, которую и на самом деле надо было объяснить.
Каждый раз с каждым всадником мелькает какое-то небиблейское слово "опричник", но все остальные детали вроде бы подходящие... В деталях вообще неплохо получилось.
Но только в деталях. Потому что на уровне целого начинается "лажа".
Она выдает себя сразу перестановкой всадников: в Апокалипсисе победитель на белом коне появляется первым, а потом начинаются всякие ужасы. Никакого хэппи-энда. Или (еще дальше - аж в 21-й и 22-й, самых последних, главах) хэппи-энд все-таки наступает, но очень уж специфический (кстати, это именно о нем пытались спеть Хвост и БГ).
А в детской библии Кинчева, выходит, перепутались картинки: первая стала последней, а последняя первой. Вот так и у Кинчева: картинки библейские, а расставились криво: пугал-пугал ужасами, а потом все равно не в! ынесла душа поэта и всех успокоила. Мол, все равно в обиду нас! не даду т. Приедет барин на белом коне и всех спасет. А до этого он же, надо полагать, за всех повоюет, всех рассудит и всех, кого надо, умертвит.
Такой вот мессидж. Ну и к чему он это?
* * *
Позволим себе немного пояснить, что же такого в христианстве, что испугало даже смелого Кинчева, христианские песни которого - сплошной вызов гуманизму, интеллигентности и прочим псевдохристианским лжеучениям. Чего он не понимает в христианстве и поэтому не договаривает? (Мысль о том, что он мог бы не договаривать сознательно, я полностью исключаю.)
Он не понимает, что христианство не от мира сего на самом деле. Это может быть не страшно, только если над этим не задумываться. А если представить себе, то начнет действовать психологический механизм защиты, называемый "вытеснение": подсознание будет нам вместо одних житейских ценностей, от которых мы отказываемся, подсовывать другие, за которые мы будем цепляться якобы ради самого же христианства.
Кин! чев в этой песне обозначил такие ценности абсолютно четким словом: "опричник". Сейчас это символ тех, кто особо почитает (и даже возводит в святые) Ивана Грозного именно за его опричнину и прочее "наведение порядка". Такой вот патриотизм. По иронии судьбы (иначе формулируемой русской пословицей "Бог шельму метит") идолом наших "православных патриотов" стал тот самый царь, который по всем церковным канонам должен почитаться совершенно отпадшим от Церкви и на войну против которого святой старец Артемий благословлял князя Курбского, своего преданного православию духовного сына.
"Опричник небес" - это, понятно, не опричник Ивана Грозного, но ведь и не на небесах его опричнина. Получается, что это какой-то опричник, посланный нам. Да так и по картинке выходит: ведь это именно нам посылаются всадники Апокалипсиса.
Вот тут и получается "лажа": вместо неотмирного христианства - привлечение неотмирных сил в наши! вполне мирские дела, с надеждой на какой-то сомнительный хэпп! и-энд, к оторый и претендует на окончательный конец истории. И это таки конец?
Апокалипсис кончается совсем по-другому. Там нет и не может быть никакой победы на земле. Хэппи-энд - в новом и грядущем граде Иерусалиме, только там и нигде больше, а мир - гибнет.
Интеллигентные Хвост и БГ спели нам о Новом Иерусалиме ("город золотой"), забыв сказать, что не мечтать о нем надо, а брать штурмом (именно так переводится дословно выражение Христа из Евангелия от Матфея, гл. 11, стих 12: "Царствие Небесное берется штурмом, и только идущие на штурм захватывают его"). Брутальный Кинчев только и поет что о штурме да о войне, только теперь уже не сразу понятно, куда бежим и что штурмуем. Это, впрочем, он дал понять намеком: получилось - что всего лишь банальный патриотизм. А где же тут небеса? Все наоборот: даже "небесных опричников" - и тех побеспокоили сойти на землю.
Два тезиса у меня не вызывают никакого сомнения: 1) патриотизм хорош для любой с! траны, 2) русский патриотизм сейчас нужен для православия. Но у Кинчева я вижу третий тезис, совсем другой: патриотизм - это автоматическое выражение православия. Как будто можно ориентироваться на то, чтобы быть русским, и это сделает тебя православным.
Нет, не сделает.
Кинчев нашел в христианстве много против интеллигентности и гуманизма, но забыл поискать, а не то нашел бы ровно столько же против патриотизма.
Вот апостол Павел: "не имеем здесь пребывающего града (или можно перевести "государства", по-гречески это одно и то же слово), но стремимся к будущему" (т.е. к тому самому Новому Иерусалиму; Послание к Евреям, 13:14). И о том, что родина у христиан может быть только на небесах, очень ясно опять говорит апостол Павел: "Ибо наша страна гражданства (буквально перевожу греческое слово) на небесах есть" (Послание к Филиппийцам, 3:20).
А вот раннехристианское "Послание к Диогнету", начало II века:
"! ;Христиане не различаются от прочих людей ни страною, ни языко! м, ни жи тейскими обычаями. <...> Но обитая в эллинских или варварских городах, где кому досталось, и следуя обычаям тех жителей в одежде, в пище и во всем прочем, они представляют удивительный и поистине невероятный образ жизни. Живут они в своем отечестве, но как пришельцы (можно перевести "как иностранцы"). Имеют участие во всем, как граждане, и все терпят, как чужестранцы. Для них всякая чужая страна есть отечество и всякое отечество - чужая страна".
Из последней фразы видно, что христиане и не против патриотизма, и не за патриотизм, а вообще по другую сторону от таких вещей, как патриотизм, родина, народ. Отождествлять христианство с подобными ценностями - это такое же заблуждение, как заблуждение интеллигенции отождествлять христианство с гуманизмом.
Христианство вообще не имеет "своих" интересов в земных конфликтах. Оно никогда не становится одной из сторон ни в одной из земных войн. Но это не означает, что христиане - это дети цветов! . Make love not war - это не христианский девиз. Христианство старается вмешиваться в земные конфликты, но именно в качестве третьей силы. У христианства нет на земле верных союзников, все его земные союзы - временные и прагматические. Это потому, что все земное очень легко из друга христианства превращается во врага или наоборот.
Христианство может использовать для своих целей государство, а может - врагов государства. Политические воззрения - это никогда не прямое следствие из христианства, а только понимание (почти всегда спорное) теми или иными христианами целесообразности для христианства того или иного развития событий.
Сегодня, мне кажется, христианство должно быть в союзе с Россией, должно поддержать ее в нынешней необъявленной войне. Но это всего лишь мое мнение, а отнюдь не учение Церкви. Тот, кто думает ровно противоположным образом, имеет ровно столько же прав называться христианином.
Не так опасно ошибиться в политике, как опасно забыть о смыс! ле христианства.
Мы это уже проходили в России до 1917 г! ода с ее слишком государственной церковью, и эти ошибки повторяет Кинчев.
Но не надо запутывать себя в любви к России, когда нужно выбрать главное: любовь к Богу. Точно так же, как не надо запутывать себя в семье, квартире, машине и в служебной карьере. Все эти вещи имеют очень разную ценность, но если их поделить на ценность Бога, то у всего этого ценность окажется одинаковой и равной нулю.
Евангелие говорит нам, что надо искать прежде Царствия Божия, а все остальное, житейское, нам приложится само (Евангелие от Матфея, гл. 6, ст. 32-33). Имеет смысл ему поверить. Вера в Бога одинаково не идет "в пакете" с верой в Россию и с верой в "человечество". Она бывает или сама по себе, или это вера не в Бога, а во что-то очередное житейское, хотя бы и в Россию.
Если этим пренебречь, то получится как в песне Умки о том, как бывает, когда человек начинает ценить слишком общечеловеческие ценност! и. Теперь, пожалуй, эту песню можно процитировать, так ее специальная терминология должна уже стать понятна:
Ты сидишь на стуле, держишь нож и вилку,
Ты "Войну и Мир" [а также Библию] листаешь как "Мурзилку",
Ни один мустанг не скачет по затылку,
Ни один не [наиболее специальный термин все-таки пропускаю] мент...
Дальше там, в этой песне, все развивалось плохо. Одному погрузившемуся в тягучий блюз рокеру еще, может быть, повезет так все до смерти и листать Библию, но основная масса поддавшихся патриотическому православию детей поступит именно так, как типический герой Умки и как поступил в своей массе когда-то православный русский народ в 1917 году:
...И ты находишь бычок по привычке,
Ты уныло берешься за спички,
Ты поджигаешь всю эту контору,
И ты знаешь, что это конец...
конец...
По имени Рок,
П!
о жизни Звезда,
По крови Огонь,
По судьбе Борозда,
По религии Крест,
По сути Опричник Небес.
На Рыжем коне
Он движется в мир.
Рубцы городов,
Бородавки квартир
Врачует война,
Землю не уберечь,
Не мир он несет, но меч.
По имени Суд,
По жизни Обвал,
По крови Баланс,
По судьбе Ритуал,
По вере Любовь,
По религии Крест,
По сути Опричник Небес.
Он движется в мир,
Его конь Вороной,
И зоркий дозор
У него за спиной.
Он враг полумер,
Он свидетель конца,
Имеющий меру Отца.
Все,
чем дорожит зверинец,
Меч
срежет с лица земли.
Так
меру вершит Кормилец.
Горькая правда полынь,
Пока не многим знаком этот вкус.
И только этой горечи болью сродни
блюз.
По имени Смерть,
По жизни Коса,
По крови Кристалл,
По судьбе Полоса,
По вере Любовь,
По религии Крест,
По сути Опричник Небес.
Он движется в мир
На Бледном коне,
И четверть!
земли
У него в табуне,
А следом торжественно
Шествует ад,
И шахты Геенны горят.
Все,
чем дорожит зверинец,
Смерть
испепелит за час.
Так
мир рассечет Кормилец.
Горькая правда полынь,
Пока не многим знаком этот вкус.
И только этой горечи болью сродни
блюз.
По имени Свет,
По жизни Закон,
По крови Руда,
По судьбе Перезвон,
По вере Любовь,
По религии Крест,
По сути Опричник Небес.
На Белом коне
В
мир движется он,
Победой овеян
Его легион.
Солдат-венценосец, Спасителя лук
Он принял в руки из рук.
Все,
чем дорожит зверинец,
Лук
перечеркнет стрелой.
Так
мир исцелял Кормилец.
Свет Откровения свят,
И тайну не вручишь словам,
Но я все же пою этот блюз
ВАМ
Москва. Покровка. 17.11.2000
Еще одно усилие, французы!
Бунт, оставшийся бессмысленным именно потому, что говорить ему было нечего и незачем, удачно вписывается в необходимую войну языков и интерпретаций, особенно во Франции. Он продолжается удачными интерпретациями так же, как раньше война продолжалась политикой, и наоборот.
Игра на понижение
"Французский бунт" в числе прочего продемонстрировал замечательную вещь: интеллектуальный рынок в наше время мало чем отличается от фондового. Он почти непредсказуем и столь же опасен. "Немотивированная жестокость" французских пригородов стала лишь элементом в общей игре ставок политиков и интеллектуалов, причем реакции большинства из них не отличаются особой утонченностью. Главное - поймать момент.
Бунт, оставшийся бессмысленным именно потому, что говорить ему было нечего и незачем, удачно вписывается в необходимую войну языков и интерпретаций, особенно во Франции. Он продолжается удачными интерпретациями так же, как раньше война продолжалась политикой, и наоборот. И в такой ситуации всегда возникает желание сыграть на понижение, закрепить ситуацию на уровне, ниже которого опуститься уже невозможно, обеспечив себя возможностями безусловных предсказаний и проповедей. Ведь даже в обыденности легче поверить, что "! ;будет только хуже", поскольку для противоположного тезиса нужны какие-то дополнительные обоснования, а для "мрачного варианта" - по крайней мере в "христианской" культуре - никаких.
Вопреки чрезвычайно распространенному в России (и не только) мнению, современную Францию и ее "властителей дум" вряд ли можно считать чересчур "левыми". Но даже самые проницательные из наших теоретиков продолжают упорно видеть во французских событиях следствие некоей исходной слабости, "левацкого" разложения, начало которого отождествляется то ли с Французской революцией, то ли с модерном вообще. От представления Запада в виде заманчивого потребительского рая с привлекательными симулякрами, опровергающими законы аристотелевой логики, несложно по принципу отрицания и покаяния перейти к Константину Леонтьеву. Такой переход, который легко проецируется на общее "реактивное" движение, поддерживае! т риторику того, "как следует объяснять". Объясненны! м теперь считается только то, что в качестве первой причины предполагает несомненность исходного упадка, декаданса, отклонения, причем такое отклонение, естественно, становится видимым только в просвещающем без Просвещения свете реакции1. Для последней отклонение содержится в любом движении, каким бы ни было его направление.
Как несложно заметить, именно здесь самая последовательная "реакция", например националистическая, сливается со своим устаревше-модернистским оппонентом, заявляя, что любая проблема, с которой "мы" сталкиваемся - всегда в нас самих. Интериоризация вины - вот то, что объединяет сторонников наиболее прямолинейных социальных интерпретаций французских событий и тех, кто видит вину только в другом, в его исходной ущербности, потому что, даже подчеркивая эту ущербность, невозможно не признать, что это именно "мы" допустили ее развитие, промоушен, создали некую культур! у отклонения.
Даже когда имеешь дело с как будто бы "незаинтересованным" анализом, достаточно быстро становится понятно, что его поддерживает подобная логика построения этих самых "мы", которые заранее понимают, что они виноваты во всем, в том числе и в том, что другие осмелились пойти на то, чтобы стать другими. То есть истина такой "интериоризации" состоит всего лишь в определении "субъекта", который берет на себя вину, но притворно (а иначе и не бывает), чтобы оставить всех остальных в положении "прочих", "лишних", "ни за что не отвечающих".
В этом отношении, говоря здесь "о французах", мы говорим о себе. И говорим мы то, что хочется услышать нам самим - но лишь при том условии, что наши, пусть самые одинокие размышления, будут услышаны кем-то еще. Аберрация, которая выдает эту "речь о себе", скрытую маской "анализа" или "речи о другом", "исследо! вания" и т.п., состоит в безусловном приписывании воображ! аемому & quot;объекту" (например современной Франции и ее вечному бунтарству) некоей постоянно возрастающей левизны, ухода налево - в том самом структурном смысле, в каковом "левое" у всех народов всегда подозрительнее "правого".
Но не слишком ли запоздало такое "правое" - вечное правое - объяснение? Если оно предполагает, что исток французского и ему подобных бунтов в некоей "левизне" (например, в той самой, которая связывает Париж и Нью-Йорк через Liberty Enlightening the World), то оно неизбежно тривиализирует само себя, говоря в конечном счете, - "так случилось". Поскольку в основании оно обнаруживает не основание, а его сдвиг, который осмыслить не в состоянии, будучи способным лишь на меланхолию - страдания по тому, чем мы когда-то якобы обладали, только не помним когда, о чем как раз и напоминает нам любая "правая" позиция, отстаивающая себя на подобном рынке неверифицируемых воспоминаний.
Одноз! начное признание господства "левизны", Прогресса как "шутки" (Флобер) - просто удобный инструмент той речи, в которой мы лишь делаем вид, что не говорим о себе. Но эта речь структурно не является только "нашей". "Новые философы" стали "Старыми новыми философами", то есть составили основу того, что является медийно и политически фиксируемой "публичной", то есть принципиально манипуляционной средой, противостоять которой практически невозможно. Противостояние заключается лишь в определении самой структуры ситуации, в признании того факта, что огромные силы государства и СМИ постоянно используются для поддержания строго определенного политического и интеллектуального status quo, и впрямь имеющего мало общего с республиканскими идеалами.
В этой ситуации "игра на понижение", возможно, оказывается наиболее выгодной. Она получает! преимущества точно так же, как кандидат (например, в депутаты! ), котор ый провозглашает: "Все говорят, что нет простых решений, на самом деле они не хотят их искать". Эта игра совмещает два правила: простоту ответов и легитимацию того, что ранее было непристойным (например, сомнения в равенстве рас и народов). Единственный приемлемый ответ - это тот, который "все хотели услышать, но боялись сказать первыми".
Пример такой игры - продолжающийся скандал вокруг известного французского философа Алена Финкелькраута (Alain Finkielkraut) (обзор событий можно прочитать на сайте Acrimed), давно известного активным участием в политике. Финкелькраут одним из первых понял, что в навязчивой оппозиции социальных/национальных объяснений французских беспорядков ставку надо делать на национальность, то есть в данном случае на ту "природную компоненту", которая избавляет от мучительной необходимости зани! маться исследованием и делать выводы. В интервью израильскому изданию Haaretz Финкелькраут высказал ряд соображений относительно событий во Франции, за которые, по его собственным словам, во Франции "сажают в тюрьму". (Все, собственно, началось с футбола - Финкелькраут лишь повторил давно известную байку о том, что во французской сборной остались одни "черные", поэтому над ней смеется вся Европа, и с этим надо что-то делать.) При этом главный концептуальный вклад Финкелькраута в анализ проблемы весьма прост - исключение социальных причин: "Во Франции бунт хотели бы свести к социальному уровню. Видеть в нем восстание молодежи пригородов против своего положения, дискриминации. Проблема состоит в том, что большая часть этой молодежи - черные или арабы, которые идентифицируют себя с исламом. На самом деле во Франции есть и другие иммигранты в тяжелом положении - китайцы, вьетнамцы, португальцы, но они не участвуют в! бунтах. Следовательно, ясно, что речь идет об этнически-религ! иозном к онфликте".
Последующие события (в том числе "разбор полетов" в Le Monde и привлечение крупнейших медиа-агентов, среди которых France-Culture, где Финкелькраут ведет передачу "Repliques") доказывают, что, конечно, нельзя было не рассчитывать на то, что крамольные высказывания в Израиле не дойдут до Франции.
Де факто Финкелькраут, только выигрывающий от многочисленных петиций2 против него, создает интересный политический и теоретический прецедент - формирование неких дискурсивных "оффшоров", в которых можно высказывать то, что невозможно высказать "на материке", но только с непременным условием, что высказанное вернется обратно. Точно так же, как американцы предпочитают держать не совсем легальные структуры вроде Абу-Грейб вдали от собственного правительства и журналистов, Финкелькраут создает "инстанцию истины" вдалеке от того места, где она может стать публичной - одновре! менно играя на самом различии публичности и цензуры.
Истина теперь создается тем, что она не может появиться там, где она является истиной. Истина того, что здесь, должна быть "где-то рядом". В отличие от Абу-Грейб и пыточных тюрем, интервью Финкелькраута нацелено не на то, чтобы нечто оставить в тайне и получить какой-то результат, а на то, чтобы использовать саму тайну как секретное оружие, сохранить за собой привилегию на движение между пунктом цензуры и пунктом вытесненной и потому уже несомненной истины.
Возвращение "больших рассказов" в карманном издании
Эта логика не только достаточно точно соответствует современному интеллектуальному производству, от которого требуется постоянно прироста различий. В действительности, она встроена в незаметно осуществившееся "возвращение метанарративов". Как именно происходит такое возвращение и чем оно затребовано?
Следует сразу отметить, что в случае французских волнений ! наиболее значима именно навязчивость и исключительность "! социальн ых" и "национальных" (или цивилизационных - как принято говорить в российской "аналитике") объяснений, определений, подходов. То есть проблема как раз в том, что все эти объяснения совершенно не в состоянии задаться вопросом, зачем они вообще нужны, в каком именно месте они реализуются и какую функцию они выполняют? Для ответа на этот вопрос стоит, возможно, обратить внимание на то, что о многом говорит сам этот "объяснительный" гипноз, благодаря которому множество объяснений (и даже политических решений) сведено к одной "базовой" оппозиции. То есть дело, в первую очередь, не в том, чтобы, как говорит Финкелькраут, все свести к социальным проблемам, а в том, чтобы заранее ограничить поле обсуждений легко тиражируемой, понятной и желаемой оппозицией, причем какую именно ее часть выбрать - дело вкуса или "традиции".
Попробуем определить, где обнаруживается такое ограничение и как оно работает. Во-первых, в сам! ой этой оппозиции, выдаваемой за структуру реальности или, по крайней мере, за ее модель, речь всегда идет об одном - об определенной экономии страстей и вины. И в том, и в другом из двух "единственно возможных" объяснений речь идет о вмененном радикальном выборе по отношению к тем, кто "доставляет неприятности" - это или выбор "любви" и "мира" ("социальное" объяснение), или выбор "жесткости" и "реализма" ("национальное"). Оппозиция строится по формуле "казнить нельзя помиловать".
Однако в отличие от необратимости казни в данном случае милости и жестокости могут чередоваться как угодно, то есть несовместимость так представленных объяснений - мнимая, все дело не в них как таковых, а в модусе их соотнесения и сопряжения. Этот модус, как поначалу представляется, требует армейской четкости, расчета на первого и второго, однако игра ведется именно так, что и первый, и второй выполняют! , как и в армии, одну и ту же задачу - сохранения властного и ! политиче ского status quo, поддерживаемого тем или иным выбранным метанарративом, позволяющим не углубляться в подробности и даже испытывать к ним отвращение. Мы выбираем себя - как цивилизованных и корректных европейцев или же как тех, кто "никогда не был рабом", но истина этого выбора в том, что выбор остается за нами, а не за кем-то еще.
Смехотворность выбора той или иной позиции из "двух возможных" можно определить уже по тому, что никто, в сущности, не сказал, кем является тот, кто выбирает. Если понятно, что выбрать можно что угодно, значит этот выбор не обусловлен каким-то давлением реальности или ранее принятыми обязательствами. Это не только не выбор "парадигмы", но и не выбор идеологии, это лишь фиксация самого момента выбора, то есть того факта, что "мы способны выбирать" и высказывать истину ситуации.
В мире, где "социальность" приравнена к заведомо порицаемой жизни на социальные пособия, а! национальность представляется недоцивилизованностью и дурными инстинктами3, вопрос не в том, "что произошло", а в том, кто это определяет - причем не важно, какую именно стратегию он выберет, ведь результат будет один и тот же. Оба варианта, как ни крути, предполагают не какой-то общественный, "республиканский" или просто "политический" идеал, а всего лишь объяснение отклонения, девиации, которая, конечно, угрожает существующему положению, но лишь постольку поскольку. То есть оппозиция социального/национального (или уже левого/правого) скрывает то, что она стала инструментальной по отношению к позиции исключения и социального, и национального в качестве одновременно отклонений и способов борьбы с ними. Это и название болезни, и название лекарства, но в любом случае речь не идет о том, чтобы как-то изменить саму позицию "медика", готового попеременно выбирать то кнут, то пряни! к.
Предлагаемый выбор носит не теоретический, а медиц! инский характер - это или щадящая, или радикальная терапия. В конечном счете, навязываемая оппозиция, созданная как будто для окончательной проверки всего интеллектуального наследия Европы, оборачивается одним и тем же исключением "проблемы" - будь то в форме "социальности" или в форме "ненадежных национальных групп".
Та же самая смехотворность обнаруживается не только в странном безразличии к исходным условиям самой интерпретационной авантюры, в которую, как кажется, интеллектуал и политик не могут не ввязаться, но и в невозможности и ненужности продления, развития уже выбранной трактовки.
Например, мы утверждаем, что причина французских беспорядков - это национальная или, по-русски, "цивилизационная" специфика "повстанцев". В таком случае мы, казалось бы, намекаем на некую принципиальную чужеродность и неразрешимость проблемы (по крайней мере, нашими "обычными методами") - как если бы мы столкнулись! с некоей асоциальной природой, прорвавшейся сквозь порядок и нарушившей все законы. Однако не разумнее ли в таком случае сказать, что и "национальность", и "цивилизация" не дотягивают до необходимого уровня объяснения, оставаясь все еще слишком европейскими, слишком приблизительными и неадекватными инструментами схватывания этой чужеродной реальности. То есть трудно было бы в данном случае говорить о "нации как проблеме" - и не только потому, что сам процесс национализации является европейским (и колониальным) изобретением, но и потому, что нам пришлось бы выбирать между разными концептами нации, в любом случае остающимися европейскими.
Так, можно выбрать между "французской нацией" как нацией политической, нацией-проектом, и "немецким народом" (то есть нацией "истока" или нацией "корней")4. К какому из этих типов относится "нация повстанцев"? К полити! ко-волюнтаристскому или традиционалистскому? Затруднительно от! ветить и менно потому, что ответить можно только тем, что это "третий тип", "особая нация, а может и не нация, а этническая группа или что-то в этом роде". Итог такого концептуального демарша всегда будет в этом весьма желательном "третьем": "это похоже на нацию, но это не нация в собственном смысле этого слова, причем все проблемы именно из-за того, что мы не знаем, насколько это НЕ нация". Главное - никогда не добираться до такого конечного пункта, но всегда иметь его в виду, то есть подразумевать, что мы не только не знаем, "что это", но и не хотим знать, поскольку это не нужно.
Тот же самый эффект достигается и "социальным объяснением", когда, например, проблема обнаруживается в "карте идентичности" молодых повстанцев: не ясно, какой такой идентичности им не хватает, но раз не ясно, можно выделять им любую идентичность, какую он! и только пожелают. Например, зачем делается единая Европа? Чтобы можно было выдавать идентичности турко-европейца или алжиро-исламо-франко-европейца - главное, чтобы такая идентичность не создавала проблем здесь и сейчас. Европе никаких идентичностей не жалко именно потому, что они заранее выписаны из политического поля, оставаясь культурным алиби status quo.
В конечном счете метанарративы возвращаются, но, по всей видимости, уже не в том качестве, в каком они существовали ранее. Ограничение интеллектуального пространства базовыми, далее не проясняемыми и не исследуемыми оппозициями, само говорит об эволюции "интеллектуального поля" Европы, - в метанарративы могут не верить так, как раньше, но это и не нужно. Большие рассказы теперь нужны для того, чтобы сказать, что "они есть", а не для того, чтобы их рассказывать. Их фундирующая функция оказалась излишней, как избыточна ныне и та "спокойная игра", о которой говорил Ж.-Ф. Лиотар. ! Но остается вопрос не эволюционного, а стратегического порядка! : зачем нужно такое ограничение, почему мы наблюдаем возвращение метанарративов, какую функцию оно выполняет? Ответ на этот вопрос можно наметить независимо от описания истории этого возвращения.
Простые решения
Современный "большой рассказ" строится на апелляции к простым решениям, самым понятным каузальным объяснениям (так, дедукция этнической природы конфликта Финкелькраутом напоминает известное доказательство того, что таракан слышит ногами). Для понимания такой интеллектуальной диспозиции полезно задаться вопросом не о том, "почему это так", а, скорее, "кому это выгодно". То есть, возможно, дело не в том, "что именно" случилось в форме французского "бунта" (социологически, поиски такой "сущности" весьма сомнительны), а почему настолько затребованы объяснения, постоянно играющие на понижение, на возвращение логик, которые изображают объект непосредственной угрозы?
Одна из линий присвоения метана! рративов обнаруживается, если обратить внимание на то, что они каждый раз переизобретаются для обозначения некоей абсолютной опасности, внешнего, самой смерти (и культурной, и эмпирической). Как замечает Ф.Гиренок, "арабы пришли во Францию точно так же, как в свое время американцы пришли к индейцам и стали устанавливать свои порядки - им, арабам, все равно, что о них думают современные индейцы, то есть европейцы".
Этот и другие литературно-исторические вымыслы встроены в ту долгосрочную игру презентации нерациональных, бессмысленных, неуправляемых угроз, которая стала неизбежной с того момента, когда исчезла главная рациональная угроза - угроза иного социального устроения. То есть исчезла центральная оппозиция - red or dead. Как проницательно отметил почти десять лет назад Жак Рансьер5, фильмы-катастрофы (вроде "Дня независимости') - лишь первый шаг к идентификации абсолютно другого, необходимого для фундаментального этатистск! ого вымысла, который якобы спасает эмпирические жизни граждан ! путем пр олонгации исключительного положения и представления угроз в качестве абсолютно-внешних и не имеющих никакого отношения к завершенному миру либеральных ценностей (в этом отношении показательна статья Ф.Фукуямы, демонстрирующая симптоматичный переход от структурного описания гегельянской утопии к разъяснению ужаса, с которым Гегелю делать нечего). Иными словами, интеллектуалы, забывшие о том, что они знали еще тридцать лет назад, совмещают предъявляемый им императив содержательного отличия (ранее называвшегося оригинальностью) с исходящим от власти требованием идентификации абсолютной угрозы, закрывающей какие-либо дискурсивные возможности.
Если в Средние века схоласты своими трактатами состязались в лучшем прославлении Бога, то теперь философы будут состязаться в изображении как можно более чуждого "иного". В конечном счете, такая логика устанавливает социальный режим "катастрофического процветания", в котор! ом внутренние успехи поддерживаются только за счет презентации абсолютно лишнего, избыточного и опасного антисоциального элемента, который играет роль не столько козла отпущения, сколько источника страха - который тем страшнее, чем он ближе (именно поэтому всегда подчеркивается то, что современные мусульманские террористы - такие же европейцы, как и все остальные).
Поскольку в современном цивилизованном мире люди, вопреки Гоббсу, не могут представлять смертельной угрозы друг для друга, такая угроза, чтобы легитимировать власть, должна исходить от кого-то другого, от "других людей", то есть антропологической и социологической "вещи в себе", по отношению к которой единственная возможная позиция - это позиция шаткого перемирия. А в таких условиях любые теоретические или фактологические усложнения "большого рассказа" будут смотреться чересчур большой роскошью.
Примечания:
2 См.: Ternisien X., Alain Finkielkraut renonce a se rendre a un colloque Le Monde, 10 dec. 2005. Как сообщается в этой статье
Le Monde, с призывом бойкотировать Финкелькраута (который должен был выступать 15 декабря на конференции в Лионе) обратился мусульманский портал oumma.com. Ультраправый сайт france-echos.com, напротив, выразил философу всяческую признательность. Между тем группа интеллектуалов в количестве примерно 60 человек направила письмо директору France-Culture с просьбой приостановить выпуск передачи Финкелькраута "Repliques".
3 По замечанию Финкелькраута, "все, что хотят "повстанцы" - это le fric, les marques et les femmes". В вольном переводе - "бабло, бухло и бабы". См.: http://www.liberation.fr/page.php?Article=341374.
4 См., например: Schnapper D., La France de l'integration.
Sociologie de la nation en 1990. Editions Gallimard, 1991.
5 Ranciere J. Le dernier ennemi Chroniques des temps consensuels, p. 31, Ed. Seuil, 2005.
Сезонные хлопоты
Правительство США намерено привести Россию в соответствие с международными стандартами религиозных свобод. Хочет этого Россия или не хочет, не имеет абсолютно никакого значения.
Долго мы держались, долго мы крепились по поводу религиозной свободы в России, об уровне которой в последний месяц не отписал только ленивый (источник хлопот - отчетный доклад Госдепартамента США об уровне религиозных свобод в России), но вот, почитав "результаты" пресс-конференции в РИА "Новости" от 15 декабря сего года на царапающую слух тему "Правда и ложь о религиозных свободах в России", поняли: нет, не можем молчать, просто нет сил больше.
1.
Острые и злободневные темы прошедшей пресс-конференции таковы: коррумпированные чиновники отнимают у Церкви Патриаршее подворье в Сокольниках, злобные исламисты продолжают свою исламскую деятельность на территории России, злобные неправославные ученые и деятели продолжают нападать на Церковь, в общем, надо что-то делать, в конце-то концов, сколько можно ждать - хотите поговорить об этом?
Патриаршее подворье отнимают с конца 1990-х годов; поелику наблюдаем мы за этим вялотекущим пр! оцессом вот уже лет пять, хочется, чтобы что-то наконец произошло -отняли, вернули или еще что-нибудь. Вызывают радостное умиление (жив еще русский человек!) потуги действовавших на конференции фигурантов (Виталий Аверьянов, Кирилл Фролов, священник Олег Стеняев - все те же лица, знакомые до боли) воззвать к православной общественности. К сожалению, православная общественность не отзовется, ибо является на деле ментальным конструктом пары десятков персонажей новостей (в том числе упомянутых фигурантов). Церковные здания как не возвращали, так и не вернут, потому что закон законом, а деньги - деньгами, это понятно.
Исламисты (кстати, кто такие исламисты? мусульмане - понятно, но исламисты?) продолжают свою вредоносную деятельность. Прежде всего на конференции была проведена классическая магическая операция смены имени, а именно: если исламские организации назвать псевдоисламскими, все с ними сразу будет понятно, не правда ли? А если параисламские (хотели бы мы знать, к! то является автором подобного симулякра?) - значит, уж точно в! аххабитс кие, и к чему здесь тонкости о различии исторического ваххабизма, саудовского ваххабизма и "ваххабизма"-терроризма, о котором так любят писать в газетах (как и о НЛО, зловещих сектах, крысах-мутантах из московской канализации и т.п.)?
Вызывает тихую ностальгическую грусть статья "ал-Ваххабийа" made by Г.В.Милославский из дивного энциклопедического словаря "Ислам" 1991 года - сухого остатка и недобитого осколка советского востоковедения. Смотрите: "в настоящее время ваххабизм - основа официальной идеологии Саудовской Аравии, его последователи есть в арабских эмиратах Персидского залива, ряде азиатских и африканских стран"1. И это все. Все! Конец статьи! Нет ни исламских фундаменталистов, ни экстремистов, ни террористов; их просто еще не существует. О дивный древний 1991-й год, где ты, с твоей простотой и определенностью?
Нам кажется - по недомыслию, конечно же, - что д! ля "исламистов" логично вести исламскую деятельность. Логично, что книга, оскорбляющая чувства мусульман (Роман Силантьев, "Новейшая история исламского сообщества России"), подвергается "нападкам мусульман", не вполне вникнувших, видимо, в шизофренический дискурс заявления "православной общественности" по этому поводу от 5 декабря 2005 года, согласно которому г-н Силантьев написал книгу не как "сотрудник отдела внешних церковных связей Московского патриархата", а как "независимый исследователь" (интересно, как это у него получилось). Православной общественностью ощущают себя, конечно же, Союз православных граждан, Православное общество "Радонеж", "Византийский альманах", Консервативное совещание, Союз реалистов России и Международное евразийское движение, а кто еще? А больше некому.
Результатом "независимого исследования" стало, между прочим, получение премии Союза писателей Росс! ии (с одной стороны) и выдвижение сего гениального труда Союзо! м мусуль манских журналистов на премию "Лучшая книга 2005 года в области художественной фантастики" (а это с другой стороны), ведущие религиоведы России (среди которых по неизвестной причине невозможно обнаружить никаких реальных представителей университетского религиоведения, кроме зав. кафедрой религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте РФ Ольги Васильевой, что символично) не считают книгу исламофобской (это с третьей стороны) и прочая, прочая, прочая - процесс пошел, грамотный PR и все такое.
Логично, что православная монархическая символика, до сих пор "висящая" в гербе России, мусульманам (которых, кстати, не менее 10% от числа россиян - а здесь скрывается еще более интересная тема, сколько где кого, о чем мы уже писали2) совершенно не нужна и "неинтересна" (за каждым из затронутых топиков скрывается чрезвычайно интересные темы, позволим себе замети! ть).
К заявлению об антиправославной деятельности ряда ученых и общественных деятелей, предъявленному на пресс-конференции, нет смысла относиться серьезно - на сайте "Правая.ру", опубликовавшем "результаты", к "неправым людям" относят такой представительный массив персон (от Павловского до Милитарева), что становится ясно: кто не с ними, тот против них, искажая первичное "Кто не против вас, тот за вас"3.
Заявленная тема пресс-конференции - религиозная свобода в России - настолько далеко отошла, как мы видим, от реального ее содержания, что мы не видим иного выхода, как вернуться к источнику проблемы - ежегодному отчету Госдепартамента США об уровне религиозных свобод в мире, а именно в России.
2.
Продолжим с начала. Во-первых, шокирует сразу одно занятное, кажется, никем еще не подмеченное обстоятельство: текст отчетов с 2001 по 2005 год практически идентичен (т.е. неп! онятно, с чего переполох). Целые абзацы текста повторяются дос! ловно, в носятся лишь дополнения и уточнения. Идеи, направления мысли и выводы - неизменны. Описание России для Америки не меняется на протяжении вот уже пяти лет. Ситуация не меняется, меняются лишь факты, подтверждающие, с позиции отчетов, одно и то же. Различия в основном по статистическим данным, которые, видимо, просто переправляются в соответствии с обновлениями информации4.
Другая проблема - расхождение объявленной и номинально принятой "теории" с реально существующей практикой. В основном приводятся в пример события, происходящие в отдаленных регионах России, о которых столичные жители зачастую не подозревают сами. Произвол местных властей рисуется достаточно мрачно - по сравнению с заверениями правительства о полной религиозной свободе и независимости. Часто в тексте фигурируют факты, относящиеся скорее к межэтнической, национальной розни, чем к религиозной. Религиозная и национальная самоидентификация перепутаны и переме! шаны, при этом в отчете о религиозных свободах добрая половина данных весьма отдаленно связана с религиозной проблематикой5. Русская православная церковь выглядит этаким монстром, состоящим в теневом сговоре с правительством и вытесняющим любых конкурентов. Мусульмане - опасными экстремистами6. Правительство США - главными спасителями и единственной соломинкой для России, оказавшейся в столь тяжелой ситуации религиозной и этнической розни. При этом, в лучших американских традициях, лучшей помощью считается проведение конгрессов, конференций, круглых столов и дискуссий - бесконечная говорильня a.k.a. "свободные коммуникации"- и минимум реальных шагов.
Статистика зарегистрированных религиозных организаций вовсе не отражает реальной обстановки7. Несмотря на официально признаваемую поддержку любых религий, на практике всегда возникают сложност! и с получением официального статуса. Дума и парламент громогла! сно заяв ляют о полной свободе и независимости религии от государства, местные же власти создают всяческие препятствия к образованию неправославных религиозных организаций.
Возникают сложности с регистрацией религиозных организаций8, закон 1997 года "О свободе совести и о религиозных объединениях" выстраивает сложную иерархию привилегий и обязанностей, ставит множество препятствий перед незарегистрированными "религиозными группами"9. В регионах принимаются новые законы по ограничению религиозных свобод10. Большие сложности возникают с въездом иностранных гостей, с паспортно-визовым режимом11.
"Оскорбляются" религиозные свободы отдельных личностей, групп и организаций12. Раздел о принудительном переходе в другую религию пустует, но неизменно сохраняет! ся (видимо, как предостережение) с 2001 по 2005 год. Меняется раздел о позитивных изменениях в области религиозных свобод, но все изменения чисто формальны13. В этом разделе факты повторяются и муссируются; американцы не упускают случая упомянуть о своем неоценимом вкладе в улучшение ситуации в России.
В разделе, посвященном общественным отношениям, снова поднимается пласт фактов о религиозной нетерпимости и оскорблениях религиозных памятников, а также о дискриминации религиозных меньшинств со стороны государства (сложности регистрации, различные запреты и ограничения, аресты представителей культов). Далее описываются различные происшествия, базирующиеся опять же скорее на межнациональных конфликтах, чем на межрелигиозных. Главные аргументы здесь - антисемитизм и национализм, обвинения в адрес РНЕ и других радикальных политических организаций. В том же ключе трактуются террористические акты в Чечне, Северной Осетии - как действи! я радикальных мусульманских организаций. Тем не менее есть зде! сь и тем а религии: главный обвиняемый - Русская православная церковь, которая "позволяет себе" негативно высказываться о религиозных меньшинствах, таких как "Свидетели Иеговы", "Адвентисты Седьмого дня" и др. Получается, что де-факто православие является официальной религией страны. На важных государственных мероприятиях, как правило, присутствуют представители РПЦ, где им отводятся наиболее почетные места.
Как же нас спасает Америка? Америка старается "вовлечь Россию в непрерывный диалог о религиозной свободе" (тема эволюции от функционеров, которые что-то все-таки делали, к конференционерам, которые только говорят, заслуживает, несомненно, отдельного исследования). Много говорится о проводимых мероприятиях, финансировании различных социальных программ, помощи в разрешении визовых вопросов. Правительство США намерено привести Россию в соответствие с международными стандартами религиозных свобод. Хочет этого Россия или не хочет, н! е имеет абсолютно никакого значения14.
В общем, все плохо, а в контексте предстоящей реформы НКО Россия сама, так сказать, отсекает пути своего спасения - не придут больше толерантные доллары, и наступит время межконфессиональных и межэтнических войн, от которых Америка - по нашей же собственной глупости! - спасать более нас не сможет.
3.
И вы думаете, что на этом все закончилось? Конечно нет! Всякое действие порождает противодействие, и проанализированный выше доклад Госдепартамента также не стал исключением из этого правила, породив элегантную "отбивку" со стороны Русской православной церкви, написанную митрополитом Кириллом (Гундяевым)15.
Главное в этом дивном тексте (зовется он "Открытое письмо Кондолизе Райс" - что не может не вызвать умиления) - так это то, что митрополит Кирилл искренне удивляется, как это и почему Госдепартамент с! делал вывод об огосударствлении Церкви в России. Церковь, разу! меется, никак не связана с государством (вот что стоило бы подать на конкурс в номинации художественной фантастики!). Вторит митрополиту Кириллу и Элладская православная церковь (уже по поводу отчета по Греции).
Интересно, что наверняка через год Госдепартамент вновь породит отчет, почти идентичный нынешнему. Об этом как о новости вновь напишут СМИ. И об этом отчете тоже кто-нибудь напишет. Сезонные хлопоты на то и сезонные, в конце-то концов. Все повторяется, круг за кругом, а "правые" люди или "левые" (в данном контексте абсолютно не имеет значения какие) вновь используют тот или иной громкий слоган в качестве затравки для очередной говорильни a.k.a. свободные коммуникации. Текст порождает текст, и никто ничего не делает. Некому спасать Россию. Некому, кроме самой России, но об этом, пожалуй, в следующий раз.
Примечания:
1 Ислам: Энциклопедический словарь / Под ред. С.М. Прозорова. - М.: Наука. Главная редакция Восточной литературы, 1991. - С. 51.
2 Павел Костылев, "Статистическое зазеркалье".
3
Евангелие от Марка, 9:40.
4 Например, население страны плавно менялось с 147,5 млн. чел. (2001) до 144 млн. чел. (2005), а в 2003 году решили уточнить площадь России (с 6,5 млн. квадратных миль на 6 592 769 кв. миль - ведь это очень важно!).
5 В час!
тности,
красочно описывается активность скинхедов и ультраправых организаций.
6 Вплоть до того, что жители Коломны подают прошение о запрете строительства мечети, так как боятся притока мусульман.
7 Считается, что большинство жителей России причисляют
себя к православным христианам, несмотря на то, что практически не ходят в храмы и не соблюдают обрядов. Второй по значимости религией признается мусульманство (в первую очередь это регионы Поволжья, Татарстан, Башкортостан, Северный Кавказ), буддизм (Бурятия, Тыва, Калмыкия), иудаизм. Также, по американским данным, в России набирает силу протестантское движение.
8 Процедура регистрации длительна и сложна; обязательное требование для регистрации - она должна существовать не менее 15 лет и включать не менее 10 членов - граждан этой страны.
9 Они не имеют налоговых льгот, не могут открывать счет в банке, приглашать иностранных гостей, выпускать литературу, проводить религиозные церемонии в тюрьмах и государственных
больницах.
10 Тем временем многочисленные агрессивные проявления религиозного экстремизма не прекращаются. Например, в марте 2004 года в Башкортостане возобновлено дело против Сайентологического центра дианетики: их обвинили в нелегальных и вредных медицинских и образовательных действиях. В феврале 2004 году "Свидетелям И!
еговы" было запрещено проводить публичные акции. Многие м!
усульман
ские организации до сих пор имеют трудности с регистрацией, так как к ним применяется термин "ваххабиты" - слишком расплывчатый и неопределенный, чтобы фигурировать в официальных законах.
11 Эти вопросы - с ноября 2002 года - решает не МИД, а МВД. "Неугодным" могут отказать в визе - "в интересах государственной безопасности", как, например, офицерам
Армии спасения Роберту Гаррарду и Карлу Лидхольму (март 2003).
12 Статистика меняется, набираются различные факты - разрытые могилы на протестантских кладбищах, сожженные церкви, разрисованные свастиками памятники и пр. Террористические акты рассматриваются как антимусульманские акции. Мормоны в Пскове были приглашены на военную !
базу для участия в англоязычном диспуте, а затем арестованы за нелегальное проникновение на территорию (2002). В университете Кабардино-Балкарии 9 студенток были арестованы за ношение хиджабов и чтение Корана - это считалось нарушением устава университета (2004). Член Церкви объединения был принудительно госпитализирован в психиатрическую больницу и т.п.
13 2001: выступления
Путина против антисемитизма. Участие администрации президента в спонсировании конференции, собирающей членов региональных правительств, управлений религиозных организаций, юристов, ученых.
14 В мае 2002 года президент Дж.Буш, его жена и госсекретарь Колин Пауэлл встречались с представителями множества различных конфессий в Москве и Санкт-Петербурге для о!
бсуждения этого круга проблем, свободной коммуникации и получе!
ния макс
имально объективной картины о религиозной обстановке в России. Подобные встречи и конференции регулярно проводит американский посол. По отчетам о финансировании программ религиозной толерантности: негосударственные организации получают от США гранты - приблизительно $75-80 тыс. в год. Также Америка поддерживает проекты в регионах: исследования Гуманитарно-теологического института в Нижнем Новгороде, Центра ресурсов Южной России, Уральский центр поддержки негосударственных организаций - с целью нахождения компромисса
между религией и властью.
15 Ее можно обнаружить на сайте Московской патриархии.
Быков-quickly: взгляд-80
Главный итог 2005 года - лишний раз подтвердившийся неумолимый ход машины, которая снова и снова заворачивает на тот же круг. В свете этого политика абсолютно бессмысленна, потому что и ежу ясно: ничего изменить мы не в силах.
Год Воланда
1.
Многие в ЖЖ подводят итоги уходящего года, занятие соблазнительное - именно потому, что подводить особо нечего; хочется как-то формализовать вязкое прошедшее время, не запомнившееся, слава богу, даже серьезными терактами (один мог быть - вследствие захвата аэропорта в Нальчике, - но был предотвращен, что дало повод некоторой части либеральной общественности, все нагляднее тяготеющей к исламу, горько пожалеть об участи религиозной молодежи). 2005 год войдет в историю если не как точка бифуркации, то по крайней мере как один из двух-трех переломных годов, которые потомку покажутся судьбоносными, а для современника тянутся исторической паузой. Что особенного было в 1934-1935 годах? Писатели уже собрались в союз - аналогией которого в наше время выступает "Большая премия" с ее жюри и учредительным советом; в функции Горького оказался Гранин, чьи заслуги перед русской литературой и общественной мыслью не в пример скромнее, но Маканин! пока не дотягивает по возрасту, а Битов, видимо, недостаточно государственник. Разгром РАППа давно позади (в функции РАППа выступило НТВ, поскольку важнейшим из искусств вместо литературы стало телевидение). Цикличность русской истории, с которой автор этих строк всем успел надоесть (а знали бы вы, до чего эта цикличность в печенках у меня самого!), в 2005 году не уставала подтверждаться, и это, пожалуй, главный итог года, который в остальном ничем особенно ярким не запомнился. Разве что двумя смешанными чувствами, которыми в свое время был продиктован самый известный советский роман - "Мастер и Маргарита", сериал по которому выпускает Бортко.
Это тоже очень неслучайное совпадение - Бортко вообще точен, он, наверное, в нашей режиссуре лидер по части социальной чуткости (не путать с конформизмом - чай, не о "Девятой роте" речь). В 198! 4 году он сделал "Блондинку за углом" - о торжестве ! деляг, к оторое и не замедлило наступить под предлогом свободы. В 1989-м - "Собачье сердце", где речь шла о ни в чем не повинной и даже хорошей собаке, которую вооружили передовым учением (тогда был марксизм, теперь либертарианство - разницы, по сути, никакой, и Швондер-Карцев был необыкновенно органичен; даже интонации Новодворской у него прослушивались). В 2001 году Бортко взялся за "Идиота" - желая, подобно Достоевскому, показать, до какой степени идиотом в глазах общества выглядит человек, руководствующийся надличными соображениями; Миронов сыграл свою лучшую роль, сделав Мышкина подчеркнуто необаятельным, временами неприятным, категорически неприемлемым для либералов и консерваторов - и потому обреченным. И он, и Рогожин по-своему очень любят Россию, но сделать с ней ничего нельзя - только убить; лучшей серией оказалась, естественно, последняя. Теперь Бортко выпусти! л "Мастера" - почти точно к семидесятилетнему юбилею романа, даром что дописан он был - и притом стремительно - только в тридцать восьмом. Впрочем, где гарантия, что сейчас не 1938 год по новому стилю? Уже произошли в новой редакции многие события, относящиеся к тридцать седьмому... Что до двух чувств, которыми продиктован роман, - это суть ощущение избытка и почти роскоши (на поверхности) и неумолимо нарастающего ужаса (в подсознании).
Такова у Булгакова вся Москва тридцатых - ночной город богатых магазинов, роскошных варьете, красивых женщин и бесследных исчезновений. Налицо и сила, творящая добро и желающая зла. Все, кому воздается, наверное, заслужили. Каждый что-нибудь заслужил. Правда, Булгаков потому и возвращался к роману с таким упорством, что не был им удовлетворен, до конца правил, переписывал и передиктовывал - потому что на примере собственной жизни уже понял: ничего не просите у тех, кто сильнее вас, сами придут и все дадут, - но и тогда не бер! ите! История с "Батумом" - яркий пример того, что де! лается с Мастером, доверившимся Воланду. По большому счету, дописать в "Мастера" стоило только один абзац, в эпилог (помните, там описывается Москва после Воланда?). Так вот, добавить бы туда эпизод, в котором Мастер и Маргарита входят в свой уютный дом, который Воланд показал им издали. По мере приближения к миражу дом тает, а перед писателем и его любовницей раскидывается безвидный и бессмысленный пейзаж: головешки, черепки, пепелище... И когда Маргарита в ужасе закрывает лицо руками, откуда-то сверху раздается оглушительный сатанинский хохот. Накололи! накололи! А нечего доверяться всяким азазеллам и фаготам. Не удивлюсь, если у Бортко так и сделано. Не удивлюсь также, если картина получится слабой, хотя по увиденной части материала осмеливаюсь утверждать, что перед нами кино исключительной красоты.
Год длился, изобилие и покой ощущались весьма многими, даже и среди бюджетников, но и подспудный ужас нарастает, и сделать с ним ничего нельзя. Главный итог 2005 года ! - лишний раз подтвердившийся неумолимый ход машины, которая снова и снова заворачивает на тот же круг. В свете этого политика абсолютно бессмысленна, потому что и ежу ясно: ничего изменить мы не в силах. Речь может идти всего о двух стратегиях: либо о получении посильных выгод от такого хода вещей, либо о сохранении лица. Собственно, об этом написан и "Доктор Живаго", где сказано, что история - лес, растущий помимо нашей воли. Сегодня много говорят о молодых политиках, но и молодые политики осуществляют те же две стратегии, только по младости еще не ведают, что творят. Это очень грустно, но сочувствия к ним, как ни странно, не вызывает. Очевидно, что единственная цель любого политика в России, включая оппозицию, вплоть до самой отвязанной, только одна - поиметь скромный гешефт. Те, кто желает воспользоваться тактическими материальными выгодами, постараются примазаться к так называемым национальным проектам (хотя все тому же ежу понятно, что главным нашим националь! ным проектом остается экспорт энергоносителей). Те, кто желает! выгод м оральных или стратегических, то есть сохраняют лицо в чаянии будущих перемен, будут светиться в оппозиции, иногда рискуя, чаще же слегка обозначая недовольство.
Наверное, эти люди надеются, что при возвращении либералов к рычагам власти и возведении Ходорковского (дай бог ему дожить) в ранг святого или хоть на престол - им тоже что-нибудь перепадет. Может, место главного редактора, а может, глядишь, пресс-секретаря... Я не исключаю даже, что среди них есть искренние борцы; не вызывает у меня сомнений, например, искренность Виктора Шендеровича, в чьем поведении никакой расчет не просчитывается - до такой степени оно, так сказать, плохо продумано. Но искренний борец в нынешних условиях еще хуже конъюнктурщика - потому что он так ничего и не понял, а конъюнктурщик хоть что-то сообразил. Понимающему человеку давно очевидно, что история России не определяется борьбой идей, ч! то оппозиция в ней ничего не значит - и бороться надо не за то, чтобы к власти пришли очередные либералы или очередные государственники, а за то, чтобы Россия соскочила с проклятого круга, при котором они чередуются, как на качелях. Вот что должно быть предметом истинной борьбы, но я сильно сомневаюсь, что такая цель достижима в принципе: Россия либо останется такой, какая она есть, либо перестанет быть. Россия, в которой население наконец уверовало бы хоть в какой-то закон и из природного замкнутого цикла шагнуло в непредсказуемо-разомкнутую историю, представляется мне абсолютной утопией. Кстати, многие в течение осени-2005 успели похоронить Францию, но Франция, кажется, опять всем натянула нос, поскольку история ее линейна и кризисы в ней преодолимы. В России они повторяются в полной неизменности.
Итак, главный смысл всего происходящего - тщетность любых усилий по изменению общественной ситуации, осмысленность любых усилий по приспособлению к этой ситуации (почему г! лавной фигурой года и стали психологи во главе с Курпатовым, -! подробн ее см. мою статью в "Огоньке" и колонку Кашина во "Взгляде"), а главное - всеобщее согласие с таким ходом вещей. Владимир Путин только что заявил, что у нас, мол, революционной ситуации нет - революционная ситуация ведь, по Ленину, наступает, когда верхи не могут, а низы не хотят. У нас этого нет, подчеркнул президент. У нас верхи могут, а низы хотят. Правда, эта гармония обычно длится недолго. Уже через два-три года, когда завинчивание гаек становится исторической необходимостью при отсутствии других стимулов к росту производства, выясняется, что низы все же хотят чего-то другого, не совсем того единственного, что могут наши верхи. Но пока, в условиях исторической паузы, все еще довольны; почти все перестали бояться и полюбили; многим не без основания кажется, ч! то при Ельцине было хуже (и то сказать - в двадцатые годы большинству населения жилось много противнее, чем в тридцатые). У нас сейчас почти симфония государства и общества (нельзя же считать обществом только Анну Политковскую и иже с нею!). Тягостное чувство вязкости, бессмысленности и усталости посещает лишь немногих адептов линейного развития, но их число в стране пренебрежимо мало, и изменить замкнутый цикл они надеются с помощью все той же бархатной революции, которая сама по себе никого с круга не столкнет - только ускорит движение по нему.
Сценарий российского будущего для меня совершенно очевиден, хотя я и вижу три варианта его осуществления: либо национальный лидер, ориентированный на ужесточение государственного гнета и окончательное решение национального вопроса, вырастет к 2008 году; либо в 2008 году Путин и его окружение возведут на престол очередную буферную фигуру, которая продолжит историческую паузу до 2012 года, и тогда русский православный Гейдар Дж! емаль появится позже; либо, наконец, в силу каких-то исключите! льных те хногенных катастроф в сочетании с падением цен на нефть режим обанкротится и власть возьмет Ходорковский либо кто-то из его присных, после чего локомотив, по Марксу, опять ускорится и национальный лидер отберет власть через полгода, раздавив русский либерализм уже окончательно. Тех, для кого все это не очевидно, мне жаль. Тех, кто отважно борется с путинским режимом, не понимая, что это режим промежуточный и вполне толерантный, - не жаль: эти люди вызывают у меня скорее брезгливость, потому что при государственнике более сильном они, боюсь, испуганно заткнутся. Эта публика тявкает, пока можно. Что до искренних идеалистов - им я в принципе симпатизирую... хотя сейчас таких дураков, кажется, больше нет. Эпоха "Идиотов" кончилась. Сегодняшний нонконформист, отважно лающий на машину, которая едет по кругу, либо безнадежный дурак, либо неразумный оптимист, искренне надеющийся на преференции в случае оттепели. Ждать оттепели еще очень долго. Конечно, раз в двадцать лет в! России обязательно оказываешься прав, но ждать этой победы двадцать лет, право, неразумно. Гораздо лучше сразу вычислить маршрут нашего общего паровоза - и отойти от него подальше: не обязательно на Запад, можно в себя.
2.
Тем не менее одно значимое событие в России-2005 все-таки произошло, и это декабрьская ярманка Non-fiction, продемонстрировавшая лучше всякого социологического опроса, сколь многие люди в России уже поняли все и поспешили переориентироваться. Политической литературы на ярмарке было сравнительно мало, исторической - много; усиленно разрабатываются все области гуманитарного знания; фундаментальная наука на подъеме, и это - можно (вспомните, ведь и переписка Блока с Белым была впервые издана в густопсовом 1940 году!). Особенно интересными, впрочем, мне показались две одновременно представленные книги, которые окончательно подтвердили теорию циклов: первая - двухсотстраничное эссе Валерия Панюшкина "Узник тишины", вторая - монография Юл! ии Кантор "Война и мир Михаила Тухачевского" (М., &q! uot;Огон ек" - "Время", 2005).
Не хочу разбирать книгу Панюшкина, потому что лежачего не бьют, особенно если на этом лежачем уже не без изящества оттоптался Лев Данилкин в журнале "Афиша". Он сказал о книге "Узник тишины" жестокие, но справедливые слова. Если человек очень долго выходил из дому исключительно в костюме ангела, с коробочкой искусственных слезок, трудно ожидать от него журналистского расследования, а тем более серьезной аналитики. Несомненным плюсом книги Панюшкина мне представляется тот факт, что автор все-таки видит себя со стороны, понимает объективный уровень написанного, не претендует на совершенство... Он даже задает себе вопрос: ну хорошо, вот я обвиняю в зомбированности других, а сам я - не зомбирован ли? Может, я тоже кого-то пиарю, пусть с самыми чистыми намерениями? Ну и ладно. Книга Панюшкина ценна не как источник информации, а именно как симптом. Иное дело - блестящая, фундаментальная, внятная монография Кантор, кото! рой я, пользуясь случаем, свидетельствую давнее уважение. Правда, в ее очень полезной книге тоже нет того, чего требовал от книги Панюшкина Данилкин: ну хорошо, Ходорковскому (Тухачевскому) не дали поступить, как он хотел. А как он хотел-то, собственно? Мы знаем, что происходит в случае победы Путина (Сталина). А какую страну хотел построить западник Ходорковский или штабист Тухачевский? Из монографии Кантор так и не ясно, в какой степени автор сожалеет о крахе Тухачевского: помимо искренней и вполне объяснимой влюбленности в "блестящего офицера" - действительно ли Юлия Кантор полагает, что в случае победы принципов Тухачевского Советская армия оказалась бы лучше подготовлена к войне? Впрочем, это ведь и не к ней вопрос: тут желательно было бы выслушать военного историка или теоретика. Концепция Тухачевского имела свои плюсы и минусы, они-то нас и интересуют; как стратег Тухачевский безусловно умнее и убедительнее Сталина, а Ворошилов и Буденный вообще не идут в с! равнение с бляхой его ремня, но Тухачевский во главе армии - с! итуация не идеальная. Даже специалисты германского генштаба утверждали, что он "очень умен и очень тщеславен"; в войнах всегда срабатывает иррациональный элемент, решающую роль играет некое привходящее обстоятельство, а не только штабное искусство. Не знаю, до какой степени Тухачевский желал сместить руководство страны (это вопрос отдельный, мы к нему вернемся), но цену этому руководству он знал. Отличался он от него не только интеллектом и способностями, но и еще одним важным параметром: он не был своим для страны - в отличие от Сталина, чью народность (пусть в самом отвратительном смысле слова) отрицать трудно. А если во главе армии стоит "не свой" - военный успех проблематичен даже при идеальном стратегическом расчете.
Так вот, аналогия между Ходорковским и Тухачевским еще полнее, чем аналогия между Троцким и Березовским. Тут я описал бы важный принцип государственного управления, ноу-хау самого Господа Бога: в Библии, а также в многочисленных легендах н! а сей счет все описано подробно. Кто такой Сатана? Падший ангел. Господь его старательно выращивает, замечает в нем необоримое тщеславие (при столь же несомненных способностях), дает ему дозреть, перезреть и лопнуть - то есть замахнуться на верховную власть. После чего низвергает, чтобы затем все свои промахи валить на его происки. Кто яблоко подсунул? Сатана. Кто Христа искушал? Кто человека соблазняет? Опять же он. Поистине, если бы дьявола не было, его бы стоило выдумать. Многие и выдумывают: всякий настоящий правитель с самого начала озабочен тем, чтобы вырастить Сатану, в нужный момент низвергнуть и все на него списать. Не исключаю, что именно этими соображениями диктуется пресловутая загадочная пассивность Александра I, неоднократно и достоверно информированного об офицерском заговоре; весьма возможно, что он давал нарыву назреть и лопнуть. Ленин растил Троцкого - уверен, что именно для последующего низвержения (хотя думаю, что, как политик исключительной дальновиднос! ти, он придерживал в резерве и Сталина - для такого же низверж! ения; хо тел посмотреть, как оно пойдет). Сталин Троцкого низверг и нуждался в собственном Сатане. Таким Сатаной и был Тухачевский - отличавшийся действительно яркими способностями и действительно безграничным тщеславием. Между ними небольшая, но важная разница: Троцкий ни при каких обстоятельствах не мог взять власти. Тухачевский - мог и, судя по всему, хотел.
Равным образом и Березовский ни при каком раскладе не мог бы оказаться всероссийским лидером - обаяния того нет, и слишком еврей, и явно суетлив, а главное, налицо избыток креативности и экспансии: сам себя сожрет, а дела не сделает. Ходорковский - иное дело. Панюшкин открытым текстом несколько раз признает, что Ходорковский хотел и мог увести страну из-под Путина (у него это называется - "сделать Россию по-настоящему западной"). И Тухачевский, в друзьях у которого была вся интеллектуальная армейская элита, и Ходорковский, начавший уже зомбировать с помощью "Открытой России" целое поколение маленьких ! мокрецов, имели вполне реальный шанс действительно захватить власть в стране. Этим и отличается Главный Враг образца двадцатых (и девяностых) от Врага образца тридцатых (и двухтысячных). Именно поэтому Врага образца двадцатых можно выслать, а демона образца тридцатых надо изолировать. Режим Путина, конечно, далеко не сталинский: канонизируется не Иван Грозный, а Николай Первый. Это стало особенно заметно во время 180-летнего юбилея декабристского восстания, когда только ленивый не превознес мудрого царя, остановившего путч; книга Оксаны Киянской о Пестеле, только что вышедшая в "ЖЗЛ", тоже в этом смысле очень любопытна. Режим Путина не стал расстреливать своего Тухачевского, хотя выбрал на роль Сатаны фигуру, типологически очень схожую с главным советским штабистом: блестящ, тщеславен, отличается европейским лоском, красавец, любимец интеллигенции... Путин ограничился тем, что дал Ходорковскому восемь лет. Но всех соратников Ходорковского (как и всех единомышленни! ков Тухачевского) собирается репрессировать, да уже, собственн! о, и нач ал. Некоторые надеются, что дело ограничится Ходорковским, но надеются, по-моему, напрасно - ибо здесь (см. предыдущий квикль) в дело вступают иные силы, не зависящие от злобной воли Путина. У нас стоит начать - как всем уже понравилось, и дальше машина заработала по привычному сценарию.
Открытым остается вопрос о том, хотел ли Тухачевский всей полноты власти, огранизовывал ли он заговор военных или все это чистый самооговор. Не ясно также, желал ли Ходорковский установить парламентскую республику, или Белковский со своими стратегами зря бил в колокола. Достоверных сведений нет: показания Тухачевского добыты под пыткой, письма Ходорковского вряд ли написаны Ходорковским (да из них почти ничего и не понятно). Остается гадать на кофейной гуще, то есть исходить из логики их действий. По этой логике Тухачевский не мог не понимать, до какой степени Сталин в самом деле бездарен как стратег; по этой же логике Ходорковский не мог не желать экспансии. Хотели ли они власт! и? Думаю, это весьма вероятно. Полагали ли при этом, что хотят не личного всевластия, а блага для России? Почти убежден. Привело бы это к гибели страны? Не уверен, но думаю, что в России Ходорковского места для меня не было бы и все кризисные процессы, которые полным ходом шли в России девяностых, в открытой России Ходорковского многократно ускорились бы. Иное дело, что Тухачевского после пыток расстреляли, а Ходорковский сидит в чрезвычайно тяжелых условиях, и высказывать такие версии как-то не очень комильфо с либеральной, да и с общечеловеческой, точки зрения. Главное же - назвать аресты Тухачевского и Ходорковского благом для России никак не получается вот по какой причине: с арестов Тухачевского, Якира, Эйдемана и других фигурантов "процесса военных" началась вакханалия настоящего, большого террора. Так было в тридцать седьмом, и нет никаких оснований полагать, что в 2006, 2007 или 2012-м что-то кого-то остановит. Так что альтернатива, сами понимаете, небогат! ая. Правда, сталинская Россия все же уцелела и выиграла войну,! но, пов торяю, нет достоверных данных о том, какой была бы Россия Тухачевского (Ходорковского). Может, она и войны бы не допустила?
Тут есть совпадения буквальные, разительные: чтобы Враг в своей гордыне окончательно позабыл о самоограничении, надо подтолкнуть его к власти, показать свою слабость, фактически спровоцировать: Сталин 7 мая 1932 года направляет Тухачевскому... покаянное письмо! "Я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма - не совсем правильны... Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты моего письма с некоторым опозданием". Речь идет о пересмотре сталинского (резко негативного поначалу) отношения к плану Тухачевского увеличить армию. Разумеется, ни в каких собственных недочетах Сталин образца 1932 года признаваться уже не способен. Речь идет о том, чтобы поощрить тщеславного и незаурядного человека, вызвать то самое "головокружение от успехов", которое он с таким усердием разоблачал в других. Нет сомнени! й, что и главе ЮКОСа с той же целью создавали режим наибольшего благоприятствования; Панюшкин, кстати, подчеркивает, что Ходорковский девяностых резко отличался от Ходорковского двухтысячных - был полноват, лицо имел обрюзгшее, носил усы, отличался неразговорчивостью. Впоследствии он сбрил усы, научился носить хорошо сшитые костюмы (хорошо сшитый костюм в книге Панюшкина - непременный спутник положительного героя), стал разговаривать, демонстрировать слайды (отчего-то все выступления и доклады героя в книге названы "презентациями"; термин неслучайный, если вдуматься, и далеко не сводящийся к кальке power point presentation). Тухачевский тридцатых годов тоже кардинально отличается от победителя кронштадтского и антоновского мятежей. Он Блока цитирует, о манерах думает... В общем, Ходорковский времен "Открытой России" примерно так же соотносится с Ходорковским времен первоначального накопления, как замнаркома обороны (1932) с героем расказачивания (1922). ! У обоих руки не совсем чисты, мягко говоря, хотя на фоне проче! й элиты оба выглядят вполне цивилизованными персонажами. Вопрос в их истинных целях - и последствиях их реализации.
Говоря о том, что Ходорковский - это Тухачевский сегодня, я не ставлю себе цели расставлять моральные акценты: в циклической, механистической истории разговор о морали вообще излишен, как, например, в физике. Не о морали речь, а лишь о важной черте к характеристике текущего момента: Михаил Борисович слишком похож на Михаила Николаевича. Он даже его ровесник: Тухачевскому на момент ареста было 44 года. Недалеко до следующего важного совпадения - до обострения конфронтации с кем-либо из вероятных противников: Тухачевского оклеветала германская разведка, а Панюшкин подчеркивает, что Ходорковского сдавали не без прямого участия американцев (поскольку именно им было невыгодно задуманное им строительство нефтепровода в Дацин). В общем, хоть все и вырождается, но маршрут движения, кажется, предрешен - лишь бы и масштаб грядущего военного противостояния уменьшился в той ! же пропорции, в какой Путин уступает Сталину по всем параметрам, включая омерзительность. Вопрос же о том, в какой степени Ходорковский и Тухачевский заслужили свою трагическую участь, кажется мне излишним. В истории, развивающейся по нашей модели, нет понятия вины - поскольку все персонажи взаимозаменяемы. Панюшкин может сколько угодно упрекать олигархов и политиков в том, что они не поддержали Ходорковского, но и Блюхер осуждал Тухачевского, и прочие жертвы 1938 года спешили отмежеваться от жертв 1937 года. И, если на то пошло, нет никакой гарантии, что Ходорковский отважно бросился бы на защиту Абрамовича, окажись тот на его месте. Во всяком случае, в 2000 году никакого голоса в защиту Гусинского и НТВ со стороны ЮКОСа не доносилось, а что "Мост" получал от ЮКОСа кредиты, так ведь в залог он оставил свое здание в Палашевском, которое ЮКОС и забрал. Что тут было первично - желание помочь коллеге, попавшему в беду, или намерение воспользоваться его нелегкими обст! оятельствами, - сказать трудно. Оснований делать из Ходорковск! ого знам я оппозиции, надежный противовес Путину, не больше, чем оснований видеть в Тухачевском врага сталинской диктатуры. Ключевое слово тут, увы, не "диктатура", а "сталинская". Что до терпимости к инакомыслию - в этом смысле, кажется, обе жертвы ничуть не предпочтительнее сатрапов, и об этом мы можем судить вполне компетентно: свидетельств о политике Ходорковского во главе ЮКОСа и Тухачевского во главе ЛенВО более чем достаточно.
Наконец, я весьма далек и от того, чтобы видеть в Путине надежную альтернативу Ходорковскому. Положим, ни идеология "Открытой России", ни стиль и тон апологетов Ходорковского, ни русский либерализм как таковой не устраивают меня категорически - в случае их победы мне окончательно расхотелось бы оставаться в профессии. Но и при Путине, увы, это желание слабеет не по дням, а по часам. Дело не в том, кто взлетает на качелях. Дело в самом их устройстве.
Этот квикль - юбилейный и вдобавок новогодний. Было бы странно н! е поздравить читателей с Новым годом, но дело в том, что он не такой уж и новый. Так что поздравлять не слишком хочется. Хочется пожелать стойкости и даже, если угодно, стоицизма. И отсутствия иллюзий. А еще - поблагодарить постоянного читателя за то, что он прочитал вот уже 80 квиклей и, бог даст, прочитает еще.
ПодробнееПоиск по РЖ
Приглашаем Вас принять участие в дискуссиях РЖ
© Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией. Подписывайтесь на регулярное получение материалов Русского Журнала по e-mail.
Пишите в Русский Журнал.
| Subscribe.Ru
Поддержка подписчиков Другие рассылки этой тематики Другие рассылки этого автора |
Подписан адрес:
Код этой рассылки: russ.analytics Архив рассылки |
Отписаться
Вспомнить пароль |
| В избранное | ||
