Аналитика, эссе, интервью в Русском Журнале Аналитика, эссе, интервью

Успехи, достигнутые Россией в уходящем году, не следует воспринимать как должное. Это не более чем промежуточный успех. Все политические акторы, как внешние, так и внутренние, полностью отработали с помощью "разведки боем" стандартные сценарии развития событий.

Оценивая итоги уходящего 2005 года, следует куда как более внимательно анализировать происходящее в стране и в мире. Такой вывод не случаен, поскольку 2005?й год был для России весьма успешным. "Головокружение от успехов" никогда не приводило к добру, поэтому даже тот факт, что впервые за последние годы в августе 2005-го Россию миновали экономические кризисы, природные катаклизмы, теракты и политические перемены, следует рассматривать скорее как поощрительный приз от Фортуны, нежели как награду за кропотливый труд. Все главные вызовы и угрозы у России еще впереди. Именно это показывают ключевые события 2005 года.

Политическая гибкость как угроза

Ровно год назад, подводя для "РЖ" итоги 2004 года, я писал о том, что тот год прошел в России под знаком террористических атак и стремительной "регионализации" российской внутренней и внешней политики. "Р! егионализацию" здесь следует понимать в том смысле, что действия политических акторов в рамках тех или иных политических процессов, происходящих в стране и мире, имеют четкую привязку к тому региону, в котором эти процессы происходят. Что же изменилось за этот год?

В 2005 году в России не было крупных терактов, а ликвидация последствий нападения боевиков в Нальчике была признана одной из самых успешных за последние годы операций спецслужб. Между тем "регионализация" внутренней и внешней политики в уходящем году продолжилась. Россия ведет "газовую войну" с Украиной совсем не потому, что В.Путин якобы хочет "отомстить" В.Ющенко и "задушить" его в "газовой камере" от "Газпрома". "Газовая война" ведется потому, что России необходимо укреплять свое влияние в Европе.

Во внутренней политике "регионализац! ия" еще только начинает брать верх над "управляемой ! демократ ией". Было бы ошибочно рассматривать одну из знаковых тенденций 2005 года во внутренней политике - начало "горизонтальных перемещений" "птенцов гнезда Лужкова" В.Шанцева, Г.Бооса, М.Меня на губернаторские посты в Нижегородской, Калининградской и Ивановской областях - как проявление исключительно "управляемой демократии". Ослабление московской "системы" и подготовка к ее возможному демонтажу накануне выборов 2007-2008 гг., конечно, читается в действиях Кремля. Однако тот факт, что наиболее эффективные "политические менеджеры" из команды Лужкова были отправлены не в политическую ссылку, а на работу в опорных регионах страны, говорит о том, что власть действительно заинтересована в развитии российских регионов.

И уж никак не назовешь политической ссылкой обратное по отношению к случаю с бывшими "политменеджерами" Лужкова назначение бывшего губернатора Тюменской области С.Собянина ! главой администрации президента России. Внимание власти к развитию регионов налицо. Усиление этого внимания чувствуется и в таком, казалось бы, малозначительном факте, как проведение съезда "Единой России" не где-нибудь, а в Красноярске - столице еще одного опорного региона страны.

Подведение политических итогов года было бы невозможно и без констатации еще одного очевидного факта - в 2005 году в действиях власти наблюдалась тщательно продуманная политическая гибкость. Лучше всего эта особенность видится на конкретных примерах. Жесткий приговор М.Ходорковскому и П.Лебедеву и очень мягкий приговор по делу членов НБП, "захвативших" в декабре 2004 года приемную администрации президента. Жесткое "отсечение" списка партии "Родина" от выборов в Мосгордуму и удивительная толерантность, проявленная властью по отношению к участникам так называемого "Правого марша" в Москве. Безоговорочная поддержка Кремля, оказанная на м! еждународном уровне президенту Узбекистана И.Каримову в его ст! ремлении ликвидировать силовыми методами "бархатный мятеж" в Андижане. И очень тонкая работа по "переориентации" в сторону России новых киргизских властей после "фиаско" с А.Акаевым. Четкая работа по "перехвату" Демократической партии России у М.Касьянова и довольно прохладное отношение к происходящему в "Яблоке" Г.Явлинского, которое по степени оппозиционного радикализма за прошедший год стало практически неотличимо от НБП.

На самом деле примеров таких много, но читатель, наверное, уже понял, о чем идет речь. Теперь самое время ответить на другой вопрос: к чему приводит такая политическая гибкость власти и, как следствие, усиление ее позиций внутри и вне страны? Что касается внешней политики, то здесь нам очень помогут итоги года, которые подвел в "Российской газете" авторитетнейший российский политолог В.Третьяков. "В ближайшее время России, начавшей о! бретать определенность своей внешней политики, предстоит столкнуться с серьезными вызовами на международной арене. Я имею в виду не объективно существующие и нарождающиеся вызовы, а как раз чисто субъективное неприятие возрождения мощи России. Целый ряд европейских стран не могут сдержать раздражения по этому поводу", - совершенно справедливо утверждает Третьяков.

"Чисто субъективное неприятие" усиления власти со стороны других политических акторов угрожает ей не только во внешней политике. Внимательно анализируя политическую жизнь страны в 2005 году, можно заметить, что большинство успехов власти было связано с применением ею нестандартных ходов в тех ситуациях, когда другие акторы действовали стандартно или ожидали от власти ее "стандартной" реакции. Вот, например, В.Иванов фиксирует в России тактическое поражение "партии революции" в 2005 году. За счет чего это произошло? Нет, не за ! счет "репрессий" в отношении "революционеров&qu! ot; (кст ати, самый ожидаемый оппозицией ход власти - вспомним хотя бы периодически возникающие споры среди оппозиции по поводу того, кто станет "русским Гонгадзе" или порядком уже заезженную Э.Лимоновым тему загадочных "избиений" нацболов). И не за счет тотальной "зачистки" оппозиционных СМИ (перепрофилирование газеты "КоммерсантЪ" в оффлайн-версию Газеты.ру никаких "последствий" не имело). Это "тактическое поражение" произошло потому, что властью была проделана огромная работа: создана сеть провластных молодежных движений, а также эффективная структура наблюдения за выборами в странах СНГ и анализа их результатов (Международное мониторинговое бюро); развернута пропагандистская работа по разъяснению для населения сути "бархатных революций" и т.п.

Наконец, наиболее привлекательная для превращения в движущую силу российских "оранжевых"! ; партия "Родина" была впервые в практике применения "бархатных" технологий на постсоветском пространстве обоснованно снята по суду с выборов в МГД. Итог известен. "Революции не будет", - написал в "РЖ" лидер молодежной "Родины" С.Шаргунов. Однако добавим к сказанному Шаргуновым одну важную деталь: 2005 год показал бесперспективность реализации в России классического "бархатного" сценария. Эффективная игра Кремля на "контрреволюционном" поле и проявленная им политическая гибкость во внутренней политике приведут уже в следующем году к радикализации оппозиции. Ведь совсем не случайно в своем прогнозе на 2006 год для "Московского комсомольца" С.Белковский заговорил о "начале формирования серьезной внесистемной социалистической и национал-социалистической оппозиции в России". Пок! а креативные способности новых "оранжевых" не идут дальше "второго "Норд-Оста" или отключения света "по Чубайсу" в лютый мороз. Но тревожный рост ксенофобии и преступлений на почве расовой неприязни, фиксируемый в обществе в 2005 году, неизбежно приведет к необходимости четкого определения позиций всех политических акторов по отношению к "национальному вопросу". Что может противопоставить власть радикальной "национал-социалистической оппозиции", если таковая все же появится?

Молодежь как движущая сила

Большинство экспертов сходятся во мнении, что уходящий год стал в России временем бурного роста молодежной политики. Связано это не только с влиянием "бархатных революций" на постсоветском пространстве, но и с необходимостью учета демографической ситуации в стране, а также происходящим в последние го! ды естественным "омоложением" российской политики. Особенность ситуации в сфере молодежной политики особенно ярко проявилась в России в начале осени 2005 года, когда для многих стал очевидным факт "перегрева" этого сектора политического рынка. "Перегрев" выразился в том, что текущая повестка дня в сфере молодежной политики стала значительно отличаться от повестки дня у "взрослых" политиков на тот же момент времени. Более того, в начале осени 2005 года молодежная политика стала значительно более живой, актуальной и интересной, чем политика "взрослая". Такое "обгоняющее" развитие молодежных политических движений по сравнению с дряхлеющими "взрослыми" партиями, совершенно разучившимися вести политическую борьбу вне предвыборной рамки, не могло не привести к появлению разговоров о "конце молодежной политики" или циничных рассуждений о том, что "молоде! жь есть инструмент, и не более".

Финал кампании ! по выбор ам в Мосгордуму зафиксировал разницу в подходах власти и оппозиции к созданию и использованию молодежных политических движений. Напомним, что Союз молодежи "За Родину!" "не вышел" на московский майдан, обещанный лидерами "Родины" в случае снятия списка партии с выборов. Движение "Наши" успешно провело эксперимент с участием специально подготовленных наблюдателей на выборах из числа своих комиссаров. Кроме того, "Наши" организовали exit poll по итогам голосования, результаты которого использовались даже оппозиционными (!) СМИ. Наконец, молодежное "Яблоко" в лице одного из своих наблюдателей на выборах, сорвавшего плакат с изображением Путина, предпринимало тщетные попытки обеспечить себе хотя бы минимальную "засветку" в СМИ. Так наступила ли "клиническая смерть" молодежной политики в связи с "тактическим поражением партии революции" в России или нет?

Ответ на этот вопрос дал пр! езидент Фонда эффективной политики Г.Павловский на "круглом столе" по молодежной политике, состоявшемся в ФЭПе в конце декабря. Как считает глава ФЭП, 2006 год для молодежных организаций России пройдет под знаком идейной борьбы. "Удастся ли им доказать свою состоятельность, когда понадобится стратегически мыслить и бороться на поле идей, - увидим", - сказал Г.Павловский в своем выступлении. "Обгоняющее" развитие молодежных политических движений, зафиксированное впервые осенью 2005 года, должно стать движущей силой, разгоняющей "взрослые" "партийные машины" на входе в избирательный цикл 2007-2008 гг. Молодежные движения, жестко конкурируя между собой, должны давить на "взрослых" политиков и партии, заставляя их меняться, поворачиваться лицом к нуждам и интересам избирателей. Конкуренция идей, а не акций - вот что будет самым главным в развитии моло! дежной политики в 2006 году.

Кроме того, радикализм,! присущи й молодежи в силу возраста, служит отличным указателем рамок, в которых ведется публичная политика. Юридические способы "снятия" нарушителей с дистанции, продемонстрированные властью в случае с партией "Родина" на выборах в МГД, не являются в полной мере панацеей от радикальных оппозиционных сценариев, работающих на разрушение страны. Также не являются панацеей в данном случае и силовые способы борьбы с радикализмом. Если на входе в избирательный цикл 2007-2008 гг. (т.е. в наступающем году) Кремлю удастся реформировать политическую систему страны таким образом, чтобы она не исключала бы и элементов самонастройки (о том, что такое возможно сегодня в России, говорит хотя бы уже упоминавшаяся статья С.Шаргунова), тогда никакие "революции" и межнациональные конфликты России будут нестрашны.

Национальные проекты как реальные дела

Одним из главных событий года стал старт четырех приоритетных национальных проекто! в - "Агропромышленный комплекс", "Здравоохранение", "Образование" и "Жилье". Цели и задачи этих проектов уже известны, здесь мы о них говорить не будем. Обратим внимание на реакцию по поводу данных инициатив власти со стороны более чем скептически настроенных экспертов и идеологов оппозиции. Один из авторов "Политического журнала", например, считает, что национальные проекты "предстают в качестве того, чем они в действительности и являются, - в качестве отступного, подачки обществу с президентского стола, отвлекающего маневра". Значительно более "конструктивен" по отношению к национальным проектам авторский коллектив ИНС, представивший на днях свой очередной доклад под интригующим названием "Обналичивание власти: финальная с! тратегия российского правящего слоя". "Конструкт! ивизм&qu ot; авторов доклада заключается в том, что они предлагают на суд читателей своего доклада... свои "национальные проекты": "Отличие социальных инвестиционных проектов от национальных проектов, широко освещаемых в настоящее время, состоит в том, что они не подменяют собой выполнение основных государственных функций по поддержанию минимального уровня социального потребления, а способствуют развитию предприятий социальной сферы и модернизации социальной среды".

Аргументация авторов в обоих случаях идентична, с той лишь разницей, что фрагмент о "социальных инвестиционных проектах" в докладе ИНС прописан с помощью такого нехитрого политтехнологического приема, как "отзеркаливание". Что из этого следует? Только то, о чем уже говорилось не раз: у российской оппозиции отсутствует позитивная программа. Для нее по-прежнему основной риторикой являются призывы "валить эту власть". Этот факт является еще одним свидетель! ством того, что радикализация является сегодня единственным средством для оппозиции заполучить какие-либо политические дивиденды в начинающемся электоральном цикле. Чтобы отбить эту атаку, власти придется доказать на деле, что национальные проекты - это не пиар-подготовка к операции "преемник", а реальная работа по повышению уровня жизни граждан России.

Итак, подводя итоги года 2005-го и прогнозируя возможные варианты развития событий в наступающем году, можно сказать следующее. Успехи, достигнутые Россией в уходящем году, не следует воспринимать как должное. Это не более чем промежуточный успех. Все политические акторы, как внешние, так и внутренние, полностью отработали с помощью "разведки боем" стандартные сценарии развития событий. Политическая гибкость власти неизбежно будет встречать раздражение у ее оппонентов в стране и за рубежом. Вследствие этого нас, с высокой вероятностью, ожидает в будущем году заметная радикализация политики. С! остав наиболее эффективной "вакцины" против политиче! ского ра дикализма и социальных потрясений на следующий год таков: продолжение гибкой политики власти в сочетании с построением политической системы с элементами самонастройки; усиление влияния молодежи на "взрослую" повестку дня и реальная работа власти по реализации национальных проектов. И очень хочется верить в то, что и август 2006 года пройдет в России без потрясений...

В России не выходят на улицу потому, что знают - вернуться будет некуда: улица - это лишь пространство, оформленное домами, а тотальная органическая революция камня на камне не оставит от удобств улиц и площадей.

- Your revolution is over! (Мистер Лебовски, обращаясь к Чуваку)
"Большой Лебовски"

Призрак революции совсем не Санта-Клаус. Его можно ожидать не только под Новый год, но и в любой другой сезон. Несомненно, что в последние годы идет достаточно жесткая модификация дискурса революции, которую можно описать, в частности, как потребление самого этого дискурса. То есть речь идет об определенной интериоризации революции, ее использовании в том контексте, который сам представляется в качестве "завершения" единственной "большой" революции, символизированной сломом Берлинской стены и окончанием радикального противостояния политических идеологий.

Эта модификация должна ответить на один вопрос: как реализуется и какую функцию выполняет революция в условиях общества без альтернативного горизонта? То есть там, где она, судя по всему, не нужна.

На момент воссоздания восточно-е! вропейской версии гражданского общества, ставшего контекстом "бархатной революции", задача была не только в том, чтобы сломать Берлинскую стену, но и в том, чтобы сломать ее в каждой отдельной стране и в каждом отдельном сознании. Иными словами, революция, избавившаяся от тяжеловесной марксисткой теории, продолжала представляться в качестве уникального метода прохождения определенного этапа, межи, за которой все будет совсем иначе. Это-то и позволяло мыслить "бархатную революцию" как "событие", которое требует осознающих ее значимость субъектов.

Слом Берлинской стены и победа, пусть и отсчитанная post factum, "бархатных революций" обнаружили вовсе не разочарование, столь часто встречающееся в революционном повествовании, а крушение революционного холизма. То есть представления о том, что любое общество отделено от себя некоей невидимой границей, которую революция ищет и переходит именно потому, что общество должно остават! ься "целым", сохранять некую почти органическую цело! стность, которой угрожают "противоречия" (классовые, национальные и т.д.). Предполагалось, что после перехода подобной границы сам дискурс революции упраздняется за ненадобностью. То есть революция исходно служила инструментом такого перехода, однако этот инструмент сохранился и после своего использования.

Более того, выясняется, что такой переход в постреволюционное состояние не может быть присвоен революционными агентами, они не в состоянии его зафиксировать. Смысл события после его определения равнодушен к его носителям и выразителям. Теперь смысл дан заранее, а революция выступает в качестве его более или менее полной реализации, примера. Именно в ситуации сохранения революции как инструмента, который не подвергается полной утилизации, и исчезновения внутреннего (идеального) горизонта революции возникает новый революционный дискурс, предполагающий более "экономичное" использование того же самого инструмента. Если ранее революция могла пройти и полностью! завершиться, открыв новое летоисчисление, то теперь она никогда не должна расходоваться до конца. Она должна оставлять в остатке саму себя, чтобы из раза в раз повторяться как пример тривиального результата.

Революция экономизируется в том смысле, что сама теперь рассматривается в качестве средства, использование которого должно быть обеспечено подсчетом баланса издержек и доходов. В этом отношении "революции" на постсоветском пространстве отвечают на вопрос о возможности революции в глобализирующемся мире. Глобализируется он неравными частями. Иными словами, он является не тем "целым", в контексте которого развертывается революция, а принципиально гетерогенным множеством, накладывающим весомые ограничения на классическую революционность. Именно из такой гетерогенности, помеченной заранее данным смыслом свершившейся в конце 1980-х "большой революции", возникает рассматриваемая модификация революции как таковой.

Показательный пример! этого процесса связан со спецификой принятия "проекта общеевропейской конституции" в разных странах ЕС. Предельно разные экономические, политические и культурные условия определили то, что в разных случаях приходится обращаться к разным механизмам ратификации проекта конституции - иногда путем парламентского голосования, иногда путем консультативного или имеющего принудительную силу референдума, а иногда такой референдум приходится проводить в странах, где его никогда не было.

Будущая целостность Европы требует, чтобы сейчас в максимальной степени учитывалась специфика каждой из ее "частей", зачастую рассматривающих Европу в качестве чуждой и инородной ("брюссельской") инстанции, не имеющей с настоящей Европой ничего общего. Если понять, что само объединение Европы представляется в качестве большой итоговой революции (определения "целого" общества), то здесь мы видим достаточно типичный симптом смещения революционного диску! рса: революция сама требует диверсификации в зависимости от собственной эффективности и от собственного "экономического" (в широком смысле) контекста. Она уже не является неделимым и почти религиозным событием (возвращения или освобождения). "Большой" революционный дискурс после разрушения Берлинской стены остался в положении чересчур абстрактной и неинтересной по причине своей выполненности эсхатологии, которая, однако, "воплощается" в более "мелких" инструментальных революциях.

В этом отношении достаточно стандартное замечание относительно того, что проект "большой Европы" реализуется в достаточно странных условиях, когда основные носители всего "европейского" (вроде Франции) все больше теснятся восточно-европейскими (и не совсем европейскими) конкурентами, предполагает и более общий смысл, связанный как раз с дискурсом революций. "Большая революция" уже осуществилась (поскольку и "большая Ев! ропа" стала моментом глобализации, то есть большей реализ! ованной революции), и в то же время она остается предельной точкой, будущим, которое должно постоянно воплощаться в настоящем по экономическим законам этого настоящего. Конечная революционная цель прирастает небольшими экономизированными, калькулируемыми революциями, относящимися к ней как "вложения", инвестиции. Революционное событие всегда будет оставаться в недостижимом будущем и прошлом, пока настоящее не сомкнется с этими вечными временами за счет своей собственной экономической игры.

Налицо два времени революции - "прошлое и будущее", равные "уже присутствующему", и противопоставленное им "настоящее", противопоставленное не жестко, а в виде эмпирического факта. Ведь это настоящее занято не революционным "переходом" (переход состоялся), а скорее превращением революционеров в "держателей акций" революции. Новые революции "в настоящем времени" (но не в смысле выполненной вечной революции) все меньш! е отличаются от своеобразного венчурного предприятия. Именно поэтому горизонт "вечной" революции не имеет ничего общего с "перманентной", и именно поэтому последняя выглядит анахронизмом, субъективной привязанностью к искомому революционному событию.

Говоря формально, проблема новых "микрореволюций" коренится именно в том, что "законы рынка" не устанавливаются по законам рынка. Если в XIX веке введение режима laissez-faire требовало огромного государственного аппарата и влияния, то теперь рынок переизобретается в революции каждый раз заново, но с заранее известным результатом. По сути дела, подобная роль революции связана только с тем, что последняя остается единственным инструментом легитимации "естественного" существования общества, имитацией его замкнутости, целостности, "возвращения" к натуральному состоянию. Иными словами, изучение современных революций - задача для нового Карла Полани, а не нового Маркс! а.

Однако революция, вводящая рыночные законы, служащая ! для них условием, не остается внешней по отношению к ним. Наиболее существенное достижение - инсталляция революции в экономическом контексте, обеспечение их серийностью и постепенностью. То есть революция работает с рынком в режиме короткого замыкания. Например, "большая Европа" может прирастать в своем итоговом либеральном будущем за счет окраинной Европы или не-Европы, шаг за шагом, в зависимости от конъюнктуры.

Наиболее явный момент такой модификации революционного дискурса - отмена "событийности" и всех сопутствующих ей моментов. Действительно, можно ли брать средства производства в свои руки не сразу, не в одном революционном рывке, а постепенно, один станок за другим, один актив за третьим? Не изменятся ли при этом сами "руки"? Очевидно, что такая постепенность - как раз то, что отменяет, реализуя по совершенно справедливой экономической схеме, классическую революцию, поскольку просто сводит проблему до наличного класса собстве! нников, ни в коей мере не меняя общей структуры производства и общества. Как известно, именно такая "постепенность" (превращение рабочих в собственников и "снятие" вопроса экономической справедливости) была поднята в качестве одного из первых аргументов против марксизма и классической классовой революции.

Сейчас, однако, происходит не процесс "вытеснения" пролетарской революции, а инструментализация революции в условиях, когда "большая революция" (до сих пор мыслившаяся по модели скорее Французской революции) осуществляется "в вечности" и не представляет проблемы. Одно из следствий указанной инструментализации - неприменимость стандартного "органического" дискурса революции, который предполагал, что революция сама начинается после достижения некоего порога. Теперь дело не в революционной ситуации, а в конъюнктуре, хотя последняя может пониматься достаточно широко. В обществе ничего не "вызревает", н! ет никаких сезонов и "черных" дней, есть лишь присво! ение бур жуазным обществом самой модели буржуазной революции, причем само это присвоение осуществляется по "идеальным" законам рынка. Такое присвоение как раз и не позволяет распознавать это общество в качестве буржуазного, вернее, такое распознание становится тривиальным и не имеющим отношения к постоянно реализующейся сразу на двух уровнях - "вечном" и "эмпирическом" - революции.

В связи с этим легко понять, что, говоря о "провале революции", ее поражении или ее невозможности, мы часто смешиваем два режима, не учитываем ту раздвоенность революции, которая постоянно реализуется, являясь ее актуальной структурой. То есть, вероятнее всего, говоря, например, о "провале революции", мы постоянно имеем в виду "революцию" до собственной модификации, то есть органическое и тотальное событие, апеллирующее к идеальной границе, обнаруживаемой внутри общества. В России структуры не выходят на улицу потому, что знают - вернуться и! м будет некуда: улица - это лишь пространство, оформленное домами, а тотальная органическая революция камня на камне не оставит от удобств улиц и площадей. Но своим знанием эти структуры выдают свое невежество, своеобразный идеализм, который не хочет принимать в расчет тот факт, что призрак революции может менять свою природу.

Подробнее