Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Автобиография поколения Путина: о «Письме президенту» Михаила Берга. Часть 1

С Путиным над Россией давно всё ясно, но неясно отношение российского общества
к Путину. Какая-то патология, сплошной «стокгольмский синдром». Даже общаясь
с умными людьми, то и дело сталкиваюсь с неадекватным пониманием происходящего.
Тем ценнее проблески прозрения. Отслеживать их необходимо для более точного прогнозирования.


Заинтересовало «Письмо к президенту» ровесника Путина, питерского мыслителя Михаила
Берга (Штернберг Михаил Юрьевич). Узнал в Инете (http://inout.ru/?action=pv&id=331449),
что он известный питерский писатель, издатель и член исполкома русского Пен-центра.
«Это  сразу говорит о наличии у автора послания социального темперамента. Книжка,
выросшая буквально из сакраментального "не могу молчать", как ни странно, совсем
не пафосная. И обличений "кровавого режима" в ней нет. Это просто письмо, написанное
современнику,
волею судьбы оказавшемуся легитимно избранным президентом. И в качестве вот этого
легитимного гаранта не вполне устраивающего автора послания. 

Собственно, вся книжка о том - почему именно не устраивающего. С 22-ой страницы
Михаил Берг переходит на "ты" - а почему бы и нет, ведь и адресат и адресант
ровесники, земляки и даже жили на соседних улицах! Ездили одним и тем же общественным
транспортом, ходили в один и тот же парк, где-то наверняка пересекались, в общем,
почему бы Мише и не написать Вове? 

Берг нашел очень хорошую форму для своей публицистики: параллельное жизнеописание.
Получилось захватывающе. Честно, предельно искренне, страстно. Берг очень хорошо
формулирует и задает вопросы: почему, ну почему все-таки нормальный питерский
пацан мечтает о службе в КГБ - ведомстве, покрывшем себя позором и имеющим сомнительную
репутацию среди самых обычных людей, не диссидентов, не интеллектуалов? У Берга
вообще очень хороший описательный аппарат и отличная доказательная база: математик
как-никак по образованию.
Ну и память отличная, не затуманенная неуместной ностальгией, от этого все реалии
советской жизни, прожитой автором и - параллельно - гарантом, так узнаваемы и
четки. 

В книжке есть точный анализ истории и сложившейся ситуации. И в самом конце -
призыв к президенту: уйти. Уйти самому. Ну и тут уж Берг опять переходит на "вы"
- детство и параллельная жизнь давно позади, время собирать камни и отвечать
за свои поступки». 

С вышесказанным согласен. И согласен с оценкой – «Эта книжка предельна корректна
и написана со всем уважением к функции президента нашей страны». 

Дмитрий Травин о «Письме президента» отозвался чётче (http://www.idelo.ru/397/12.html):


«Новая книга петербургского писателя Михаила Берга "Письмо президенту" - одно
из самых жестких произведений, выносящих обвинительный вердикт нынешнему российскому
политическому режиму. Даже в антипутинской публицистике мне не часто приходилось
встречать такие определенно негативные оценки главной фигуры современной России.

“Письмо президенту" вышло в серии "Новый самиздат (для книг, которые невозможно
издать в современной России)". По словам самого автора, он действительно долго
ходил с текстом по издательствам. Отказывали в публикации даже самые радикально
демократически настроенные люди. Никто не критиковал художественные достоинства
книги, но каждый раз находились какие-то причины для того, чтобы уклониться от
издания. Наконец, навстречу Бергу пошли редакция газеты "Европеец" и издательство
"Красный матрос".

"Матросская тематика" отразилась на обложке, где изображен доходяга в тельняшечке
с красным носом и подсохшими красноватыми следами побоев на морде лица. Не знаю,
почему он там появился. Возможно, это символ нашего электората. Под обложкой
ничего о матросах нет. Там всё о президенте.

Сюжет примерно таков. В питерских дворах росли двое мальчишек-ровесников. Росли
они почти по соседству, возле Таврического сада. Один - по одну сторону, другой
- по другую. Обоих в детстве немало лупили. Первого - за то, что был щуплым и
хорошо подходил для издевательств. Второго - за то, что был (и остался) евреем,
а следовательно, для издевательств подходил еще больше. 

Перед обоими мальчишками в какой-то момент встала проблема самоутверждения. Тот,
что вырос в Басковом переулке, начал заниматься дзюдо, пошел служить в КГБ и
дослужился до поста президента РФ. Тот, что вырос на улице Красной Конницы (она
же Кавалергардская), начал заниматься карате, превратился в нонконформистского
писателя и "дослужился" до неприятностей с той организацией, в которой служил
первый мальчик. Казалось бы, очень близкие исходные точки развития. Казалось
бы, налицо общие поколенческие черты. 

Казалось бы, быть мальчишкам в новой России близнецами-братьями. Но нет. Получились
два совершенно разных человеческих типа. Почему? Прямого ответа на этот вопрос
Михаил Берг не дает, но, возможно, читатель сумеет отыскать его сам. Здесь кроется
художественная интрига "Письма президенту" - книги, действительно выдержанной
в стиле открытого письма от первой и до последней страницы. 

Впрочем, трудно понять, где кончается художественный текст и начинается публицистика.
Вроде бы обращение одного выросшего питерского мальчишки к другому. Но местами
оно выглядит, скорее, как документ оппозиционной политической партии. А местами
Михаил Берг - не только писатель, но и доктор философии Хельсинкского университета
- рисует вполне профессиональный психологический портрет президента. 

Интересна, например, ссылка на исследование американского физиолога г-жи Коннорс,
которая просмотрела в замедленном темпе некоторое количество пленок с движущимся
изображением президента и обнаружила, что у него хуже двигается правая сторона,
опаздывает плечо, подволакивается нога. Что это означает? Как влияет на характер?
Об этом надо посмотреть в самом "Письме...". 

Немало места занимают и рассуждения о психологии современного россиянина, о специфике
его восприятия дилеммы "свой - чужой", о том, как это может влиять на получение
электоральных результатов. Здесь уже психологический анализ переходит фактически
в политологический. 

Наконец, есть у Берга и любопытные исторические сюжеты о питерской культуре доперестроечной
эпохи. Встречаются известные имена, а также фамилии тех, кто, по большому счету,
так и не сделал себе имя. 

Кто-то, наверное, согласится с Бергом в его оценках. Кто-то, возможно, с негодованием
отвергнет такой подход. Кто-то воспримет "Письмо президенту" как сетования неудачника,
стремящегося хотя бы подобным образом примазаться к великому человеку. Кто-то,
напротив, с помощью Берга обнаружит, что сия высокопоставленная фигура - не более
чем неудачник, "нечаянно пригретый славой". Неудачник, которому довелось вдруг
поцарствовать над нами. 

Но в любом случае "Письмо президенту" является интересным документом нашей эпохи.

P.S. В текущем году была издана еще одна книга М. Берга "Веревочная лестница",
СПб, Алетейя, 2005».

На радио «Эхо Москвы» (Петербург) прошла многое проясняющая беседа Владимира
Соболя с Михаилом Бергом о Путине и России (http://www.mberg.net/soboi_eho_peterburg/):
  

«ВС. Ваша книга называется "Письмо президенту", послание Владимиру Владимировичу
Путину. Мне поначалу было как-то неудобно ее открывать, знаете ли, неудобно читать
чужие письма, но потом я подумал, что если напечатали, то это уже совсем другой
жанр, не частное послание, а то, что когда-то называлось, открытое письмо. Да?


МБ. И да, и нет. Конечно, когда писатель пишет, а потом издает, предполагается,
что это будет читаться. Но когда я писал эту книгу, я писал ее так, чтобы, прежде
всего, ее смог прочесть от начала до конца мой адресат. Это была жанровая и стилистическая
установка: написать Владимиру Путину так, чтобы он смог прочесть, чтобы он не
закрыл книгу сразу, потому что в принципе разговаривать можно в разном тоне,
в том числе и таком, который прекращает разговор моментально. 

ВС. Да, вступление к книге выдержано в, как бы это лучше сказать, светском что
ли ключе, так сказать, официальном, то есть обращение по имени-отчеству, а потом
вы уже переходите к такой раскованной беседе двух людей одного поколения, даже,
как я понимаю, ровесников?

МБ. Да, возможно, это есть одна из побудительных причин написания этой книги,
потому что мы с Владимиром Путиным родились мало того, что в один год, родились
на соседних улицах, гуляли в одной части Таврического сада. В один год пошли
в первый класс, в один год, в девятом классе, отправились в специализированные
школы: я - в физико-математическую № 30, он - в химическую школу, тоже достаточно
известную. В один год поступили в университет, и примерно в один год решилась
судьба: я стал писателем, а Володя Путин
пошел в КГБ спрашивать, что нужно сделать, какой вуз нужно кончить, чтобы потом
в КГБ взяли работать. И для меня, человека его поколения, было важно понять:
а как это получается? Ведь и наши семьи примерно одинакового социального статуса:
я, как и он, жил в коммунальной квартире, у меня была малообеспеченная семья
(мой отец был молодым инженером, мать - участковый врач). Я, кстати, не помню
никаких политических разговоров в семье, однако я вырос с убеждением, что работать
в КГБ - это подло. И вообще, как говорили
у нас в студенческое время, все кто там работают - либо подлецы, либо дураки.

ВС. Письмо адресату отправили? 

МБ. Нет, до сих пор не отправил, и знаете почему? Уже после написания этой книги
выяснились обстоятельства, которых я раньше не знал. Я узнал, что наше общество
запугано намного сильнее, чем я подозревал. Да, я видел все то, что видим мы
все: закрытие телеканалов, преследование тех, кто пытается спонсировать оппозиционную
политическую деятельность, я видел пренебрежение правами любого человека, в принципе
любого, но то, что наша политическая и интеллектуальная элита превратилась в
нечто фантастически трусливое,
подлое и глупое, это я не знал, степень этого запугивания была мне не понятна.
И в этом вина президента, его режима и окружения...

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Верное наблюдение – воля к сопротивлению еле теплится, бойцы
наперечет, у подавляющего большинства равнодушие. Причина – шкурничество, постепенно
овладевшее массами после смерти Сталина. И никак не перешибешь это самопредательство/

ВС. Во-первых, я сразу скажу, что я с вами в этом не согласен. И, прежде всего,
я не согласен с тем, что президент может какого-то сделать дураком. Пугать, да,
запугивать, но сделать из умного человека дурака, это все-таки затруднительно.


МБ. А я объясню. Я сказал, что российское общество мне представляется сегодня
слабым, глупым и трусливым. Почему? Потому что оно постоянно отдает территорию
власти, а власть, естественно, берет все то, что ей отдают. И еще: общество не
защищает никого, в том числе себя. Я начал писать эту книгу в январе, когда по
всей стране прокатились бунты пенсионеров, и первые наиболее горячие, эмоциональные
страницы книги вызваны тем, что я увидел, что власть по большому счету не уважает
даже тех, кто ее поддерживает.
Потому что уже не нуждается в них, потому что они уже для власти - отработанный
пар. А общество никого (ни их, ни себя в целом) не защищает, но ведь не защищая,
оно совершает огромную глупость, оно лишает себя будущего, так как становится
с каждым днем слабее - или это не глупо? 

ВС. Ну, это все такие общие слова, которые могут относиться к любой эпохе, к
любому государству, к любому обществу. В данном конкретном случае, в нашей сегодняшней
жизни 2005 года, я не совсем понял: в чем, собственно говоря, упрек? Но давайте
отойдем от реалий политических. Меня в вашей книжке заинтересовало одно рассуждение,
когда вы на основании теории Берна приходите к выводу, что российское общество
очень детское. Пожалуйста, немного об этом подробнее.

МБ. Однако этот и предыдущий вопрос - почти одно и то же. Каковы по большому
счету мои упреки и политической власти, и сегодняшней элите? Власть делает (а
элита, общество позволяют делать) народ еще более инфантильным. Что это значит?
Отбираются элементарные демократические права: не дают людям выбирать губернаторов,
мэров, власть везде замещает собой общество, везде все назначает, выстраивает
свою вертикаль. Но все то, что власть забирает себе, она, естественно, отбирает
у кого-то. Она говорит: "Не дорос русский
народ до демократии. Посмотрите, кого он выбирает в Думу, посмотрите на эти физиономии,
посмотрите на этих персонажей, которые думают только о себе". Но как нужно, на
самом-то деле, презирать народ, чтобы отнимать у него право на ошибку? Или непонятно,
что, только ошибаясь, выбирая не тех, мучаясь от этого и приобретая опыт, опыт
того, что называется демократией, можно научиться этой самой демократии? Вот
эта тотальная инфантилизация жизни, ощущение, что за все кто-то на верху отвечает,
за нас думает, вот этот
образ сильного властителя, который Путину так нравится…

ВС. К нам на пейджер пришел вопрос. Елена спрашивает: «А почему в КГБ одни подлецы,
а в ЦРУ - умницы и патриоты?» От себя добавлю. Сколько американских фильмов я
посмотрел последнее время, там и в ЦРУ, конечно, есть свои продажные шкуры, но
всегда появляется такой молодой, замечательный парень, который хочет все это
поставить на свои места. Так?

МБ. На самом-то деле, патриотизм, как самый известный способ манипуляции, универсален
во всех обществах. Во всех обществах тех, кто ничего не имеет, заставляют работать
на тех, кто имеет власть и деньги, с помощью патриотизма. Говорят: "Ведь мы -
едины, мы - один народ". А на самом-то деле мы не едины и мы не равны. И так
везде. Поэтому в соответствии с формулами массовой культуры представители репрессивных
органов, так или иначе, становятся положительными героями, это нормально. Это,
скажем там, нормальный
обман. Но причем здесь ЦРУ? Мы что боремся с ЦРУ или, может быть, ЦРУ у нас уничтожило
двадцать миллионов граждан? Может быть, ЦРУ у нас арестовывало неизвестно за
что. Может быть, ЦРУ у нас душило свободу? Нет? Так пусть американцы разбираются
со своим ЦРУ, а нам бы со своим КГБ разобраться. Одна из важнейших проблем -
у нас общество безнравственно. А безнравственно оно потому, что вышло из подлого
советского состояния, не ощущая ответственности за то, что произошло. И в этом
же состоянии безответственности
пребывают все те, кто в том обществе занимали ведущее положение (отметим, кстати,
и сегодня занимают) и те, кто ничего не имел и сегодня опять ничего не имеют.
И все потому что прошлое не пережито, не осмыслено, оно давит на нас, оно сидит
у нас на шее как мертвец, и мы ничего с этим не можем сделать. А ЦРУ? Обойдемся
без него.

ВС. Бог с ними, с американцами, пускай они действительно сами разбираются со
своим ЦРУ. В голову пришла цитата: "Пусть мертвые хоронят своих мертвецов". Между
прочим, и к нам можно отнести это высказывание. Вам не кажется, что мы чересчур
пристрастно тащим наши прошлые обиды из того давнего времени 70-х годов?

МБ. Не кажется, без осознания и преодоления прошлого нет и будущего. Вот посмотрите
на итоги Второй мировой войны. Как так получилось, что мы, страна-победитель,
живем несравнимо хуже, чем страны, проигравшие в войне, Германия и Япония. А
что произошло? Они освободились от прошлого, они очистились, понимаете? Они пропустили
через принудительную чистку весь слой хоть как-то ответственных за преступления
нацистов и чиновников. И, как я пишу в своей книге, в послевоенной Германии Владимир
Путин не получил бы не
то что место президента, он место учителя физкультуры в сельской школе не получил
бы, как работник КГБ. А что такое КГБ? Если проводить параллель, то это - гестапо.
И за это надо отвечать. А мы не хотим ни за что отвечать. Мы не доверяем друг
другу, мы строим капитализм, где все друг друга обманывают. А почему нет доверия?
Нет веры в самые простые вещи. А она без осознания собственного участия в том,
что происходило и что происходит сегодня, невозможна.

ВС. Здесь есть одна тонкость. Поскольку суда над Коммунистической партией не
состоялось, тут можно дискутировать. Нужен он был, или не нужен, это вопрос.
Вы считаете, как я понял по вашей книжке, что нужен. Я считаю, что вполне можно
обойтись и без него. Но в любом случае мы живем в определенном обществе, пытаемся
у себя в стране организовать представительное правление и идти по демократическому
пути. И вот у меня такое ощущение, Миша, что этим письмом вы ущемляете мои конституционные
права. Вот вы обращаетесь
к президенту и говорите ему, что он должен уйти со своего поста, пока не поздно.
Но мы же его выбрали, да? Я могу открыть "большой политический секрет", что я,
так получилось, голосовал именно за Путина, и я этого не стесняюсь…

МБ. А я бы стеснялся, Володя! 

ВС. Вот я и говорю, что мы здесь с вами находимся не только по разным концам
стола.. Но вот мы, в русле демократического правления, пришли и проголосовали.
Один кандидат получил голосов больше. Все, посчитали и получилось, Путин победил…
Значит, те, кто проиграли, должны это принять и ждать следующих выборов?

МБ. Я с вами согласен. Конечно, принять. И сам уважительный тон, а мое "Письмо"
написано уважительно, весьма корректно по отношению к своему адресату, это и
есть во многом свидетельство моего понимания того, что, благодаря не важно чему
- манипуляции общественным мнением: конечно же; обману: очень вероятно! - но
президент был официально избран. Я с этим фактом согласен. Но это не означает,
что по отношению к президенту не может быть критики, которую он, кстати говоря,
боится, затыкая рот любому критику. Вот
сейчас уволили господина Попцова, который всего лишь сделал комплиментарнейшую
передачу о Путине "Ваше Высокоодиночество". Правда, задавал неканонические вопросы.
И где Попцов, нет Попцова. 
А относительно демократических перемен скажу кратко. Что такое перестройка? В
советское время и у власти, и у собственности были хозяева. Они, красные директора,
секретари обкомов, обладали возможностью пользоваться почти безгранично деньгами,
заводами и пароходами, но не могли только одного: передавать это по наследству
и переносить с места на место. Так вот перестройка во многом была устроена для
того, чтобы иметь возможность те деньги, ту собственность, которая итак была
у них, передавать по наследству.
Поэтому поскребите сегодня любого олигарха и политика: откуда он? ЦК ВЛКСМ, КГБ,
секретарь обкома. А для того, чтобы перейти от одного режима к другому, была
дана демократия. Чтобы под демократический шумок, при общем энтузиазме сделать
то, что было нужно. А сегодня демократия уже не нужна, и поэтому ее отбирают
обратно, ее забирают у нас всех».

Для полноты картины привожу автобиографию Михаила Берга с его очень насыщенного
сайта http://www.mberg.net/bid/: 

«Я родился 15 июня 1952 в Ленинграде, мама была участковым врачом, папа - инженером,
всю жизнь проработавшим в одном научно-исследовательском институте и имеющим
более 100 патентов на изобретения и открытия. 

Отрабатывая семейную инерцию, учился в физико-математической школе № 30 при Ленинградском
университете, а затем в Институте авиаприборостроения по специальности «Теория
информация», который окончил в 1975.

Работал программистом, экскурсоводом в ленинградских музеях, библиотекарем в
общежитии завода «Красный выборжец». 

В 1980, после публикаций в самиздатских и эмигрантских журналах и ряда передач
по западному радио, под давлением КГБ и ленинградского обкома КПСС, был уволен
из музеев, а потом и из библиотеки. 

Дальше уже путь типично андеграундный – до перестройки работал, причем с огромным
удовольствием, кочегаром в котельной. 

С 1989 по 1995 - главный редактор первого в послевоенный период негосударственного,
независимого журнала «Вестник новой литературы» (Букеровская премия за 1992 год
как «лучшему литературному журналу года» (совместно с журналом «Соло»). 

Писать начал в 1973, с самого начала не ориентируясь на советскую официальную
печать, так как советскую власть ненавидел, а советскую литературу презирал.
Поэтому до 1989 года публиковался только в самиздатских и эмигрантских журналах.
Первые опыты - дневниковая проза, эссе, потом рассказы (сборник «Неустойчивое
равновесие», 1976), а затем романы.

До 1979 года это - интеллектуально-психологическая проза, после - игровая и,
как еще говорили пару лет назад, постмодернистская: это прежде всего - эссе «Веревочная
лестница» (1979) и романы «Вечный жид» (1980), «Между стpок, или читая мемоpии,
а может, пpосто Василий Васильевич» (1982), «Момемуpы» (1984), «Рос и я» (1986),
«Черновик исповеди. Черновик романа» (1987, 1994), «Несчастная дуэль» (1999).


В 1979 году, после знакомства с Витей Кривулиным, на двадцать лет нырнул в ленинградский
андеграунд (другие названия - «вторая культура», «нонконформистская литература»,
«неофициальная литература» и т.д.). Среди самиздатских журналов, с которыми сотрудничал:
«Часы», «Обводный канал», «Митин журнал» (в приложении к последнему в 1984 вышло
«Собрание сочинений в 3-х томах», куда вошли романы «Отражение в зеркале с несколькими
снами» (1979), «Возвращение в ад» (1980) и другие). 

Творчески, правда, был более близок к кругу московских концептуалистов – Дмитрию
А. Пригову, Володе Сорокину, Леве Рубинштейну, а также к Жене Попову, Вите Ерофееву,
Коле Климонтовичу, покойному Жене Харитонову.

Член «Клуба-81», который в 1981 году объединил оппозиционных советскому режиму
ленинградских писателей и поэтов. Увы, рядом шныряло КГБ.

Если бы не «перестройка», возможно, приобрел бы тюремный опыт, так как с 1985
года подвергался усиливающемуся давлению со стороны ленинградских чекистов, в
том числе из-за сотрудничества с журналом «Литературный А-Я» (Париж, 1985). 

Первая публикация в СССР - роман «Вечный жид» (альманах «Тpетья модеpнизация»,
издательство Лиесма, Рига, 1990). 

Затем период редактирования журнала «Вестник новой литературы» и журналистская
работа в газетах «Московские новости», «Коммерсантъ», «Русский телеграф», «Welt
am Sonntag» (Гамбург), на радио «Свобода» и др. 

Участник многочисленных научных конференций. 

Для журнала «Новое литературное обозрение» написал ряд статей, посвященных, в
основном, изучению социальной ценности литературы и авторского поведения. 

К сегодняшнему дню опубликовал 7 романов и более 500 статей и эссе, переведенных
на ряд иностранных языков.

Книгу «Письмо президенту» написал, так как стало стыдно смотреть телевизор, читать
газеты и вообще жить. Так бывает. Имея знакомых в половине российских издательств,
предложил свой текст кому только мог (не обращаясь при этом к издательствам коммерческим
или научным, не позиционирующим себя как свободные и честные) и везде получил
отказ. 

После 7 месяцев поиска, когда уже, кажется, готов был окончательно разочароваться
в российском обществе, которым никогда, правда, не был очарован, обрел поддержку
в лице редакции газеты «Европеец» и издательства «Красный матрос». Я благодарю
их за мужество и честность, так как не разделяю эти два понятия.

Мое мужество, если оно есть, скорее, все таки упрямство, зиждется, среди прочего,
на том, что мой сын вырос, закончил университет, то есть стал большим, и у него
своя жизнь. Да и родители мои далеко.

Я при этом женат первым браком, уже тридцать лет.

Собираюсь жить».

Итак, буду комментировать «Письмо президенту» (http://www.mberg.net/ppvosem/):


«Глубокоуважаемый господин президент!

У нас есть разногласия. Я принадлежу к среде тех российских интеллектуалов, у
которых иные представления о России, ее обществе и проблемах. Но Вы - легитимный
президент: были сначала избраны, а затем и переизбраны на пост, имеющий большое
значение для России. Именно поэтому призываю Вас уйти самому. Уйти, пока не поздно,
пока это еще можно сделать добровольно, пока разочарование простых и наивных
людей, увы, ожидавших от Вас совсем другого, не превратилось в ненависть, слишком
опасную не только для находящейся
у власти элиты, но и для всего общества.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Оптимистичен Михаил Берг. Добровольно Владимир Путин не уйдет.
А люди русские ныне настолько ошкурились, что у них нет сил на ненависть/

У Вас есть возможность под конец продемонстрировать то благородство, которого
практически было лишено Ваше правление. Благородство силы, явленное, в частности,
Вашим предшественником, тоже, кстати, далеко не идеальным президентом для такой
страны, как Россия. Он, однако, оказался выше мелочной мести и упоения властью;
никогда не обижался на критику и, по крайней мере, не наказал ни одного журналиста
или пародиста, выставлявшего первое лицо государства далеко не в лестных образах.
А как ушел - да, чуть-чуть
театрально, - но, в конце концов, по-мужски, отдав то, за что многие держатся
из последних сил - огромную и слишком тяжелую для него власть. И тут же изменил
тональность всех своих будущих исторических портретов, потому что конец политика
оглушительнее и почти всегда важнее начала. Особенно если этот конец - добровольный
и что называется рукотворный, в отличие от начала, очень часто зависящего лишь
от случая.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Очень точные слова, но Путина ими не прошибешь, не тот калибр/

Я, однако, не буду утверждать, что Вы оказались во главе страны случайно, это
было бы упрощением. Да, Вы были выбраны преемником, скорее всего, потому, что
вполне подходили на роль человека, не чуждого порывам признательности и потому
готового не допустить преследований той политической элиты, которая обречена
была уйти со сцены вместе с воцарением нового президента. И в этом смысле Борис
Ельцин не ошибся. Чувство благодарности Вам знакомо. 

Надеюсь, Вы не считаете, что я - автор этого письма - ангажирован, пристрастен
и способен видеть только дурные качества Вашего характера и стиля правления,
и не готов разглядеть Ваши достоинства. Ничего подобного, я, как и многие, видел,
что Вам не чуждо стремление к прямоте, сила духа и даже честность. Кто-то, может
быть, добавил - по-своему понимаемая честность, или даже - точнее - честь, ибо
именно корпоративное чувство чести, то есть правил поведения, выработанных вполне
определенной средой, было и есть
для Вас качество непременное. 

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Того, что выше восславлено, я в Путине не вижу. А лицемерие,
 немилосердность, закомплексованность вижу. Какая честность, прямота и сила духа?/

А то, что в разных сообществах - разные представления о чести и честности, сути
не меняет. Другое дело, что Ваша сила духа очень часто оборачивалась упрямством
и неспособностью признать даже малейшие ошибки, не говоря уже об ошибках серьезных,
политических, а Ваш путь усеян ими. Как, впрочем, и примерами мелочной и какой-то
болезненной мстительности, когда идея добить врага, иезуитски его предварительно
помучив и унизив, становилась idee fixe, превалирующей не только над принципами
морали, но и над доводами
политической целесообразности. 

Но все это прощалось Вам, хотя долгая, кропотливая и сладострастная мстительность,
а-ля граф Монте-Кристо, отнюдь не в культурных традициях русской мести: помнить
обиду - да, жаждать уничтожения - весьма часто, ударить, не соизмеряя силу ответа
с ранее нанесенным оскорблением - сколько угодно; но, как говорится, до первой
крови - добивать, наслаждаясь бесконечными мучениями поверженного противника
- этого нет ни в древнерусских летописях, ни в историографии русских войн и поединков,
ни в православных традициях.


Скорее, напротив, краткая сладостность победы тут же оборачивается стыдом, ибо
большинство культурных регламентаций отводит для гордости лишь краткий миг и
тут же требует уравновесить ее благородством, например,– протянуть руку поверженному.
Причем, эта культурная регламентация имеет прочные традиции и уходит своими корнями
в правила поведения многих животных: внутривидовая агрессия не позволяет сильному
хищнику типа волка добивать просящего пощаду, зато нежные голуби, как известно,
заклевывают своих сизокрылых
собратьев до смерти. 

Конечно, в русской политической истории легко отыскать множественные прототипы
Вашего поведения: жестокую мстительность проявляли и Сталин, и Петр I, и Иван
Грозный; но примеры этой мстительности, становясь, конечно, фактами исторической
жизни, оставались культурно нелегитимными, политически маргинальными, типологически
чуждыми и неслучайно интерпретировались как проявление анормальности, восточного
заимствованья, психического нездоровья. 

Только я ни в коем случае не хочу, чтобы Вы подумали, будто я собираюсь противопоставить
Вас, избранника народа, самому народу, по-сказочному доброму, умному и справедливому;
только, увы, совершившему непоправимую ошибку и избравшему в свои представители
самую паршивую овцу из стада. Ничего подобного, упрощать не стоит. Та статистическая
сумма, которая предстает в виде рейтинга популярности политика или предпочтений
большинства, не имеет никакого отношения к уму, доброте или справедливости. Это
численное выражение
весьма прагматических, хотя не обязательно осознанных представлений об интересах.
Да и математически оно не всегда корректно, потому что зависит от способа обработки
данных, как, правда, и от тех, кто обобщает результат. 

Но в любом случае Вы были избраны главой государства не только потому, что Борис
Ельцин назначил Вас преемником, способным сохранить его интересы в неприкосновенности.
Как, впрочем, и не потому, что на Вас сделали ставку вполне определенные политические
и экономические силы, посчитавшие, что Ваша скромность, корректность и легко
прогнозируемая благодарность - твердый залог их будущего преуспевания. 

Все перечисленное осталось бы стропилами пустоты, кабы Вы физиономически, психофизиологически
и лексически не совпали с образом ожидаемого счастья, прежде всего для тех, кому
в этот момент было труднее других. 

Я не только о том, что Вы с первого дня довольно отчетливо стали воплощением
двуликого Януса - собирающегося с силами грозного народного мстителя и, одновременно,
того, кого на неумном и корявом политическом жаргоне называют ставленником олигархического
капитала. Это было бы слишком просто. Вы не только явились последней надеждой
социально обделенных и уже отчаявшихся добиться справедливости наивных реваншистов.
Вы стали выражением более глубокого чувства интеллектуальной и ментальной близости
социально бессильного,
но политически репрезентативного слоя российского общества.

Известно, что ущемленные в своих амбициях люди предпочитают видеть над собой
персону, не подавляющую их своим совершенством и достоинствами. Только во время
революций на трон восходят граждански ориентированные поэты, не чуждые политических
амбиций интеллектуалы, яркие и бесстрашные полководцы, так как революция - всегда
бурное море ожиданий, соизмеримых с чудом. Между взрывами основным ингредиентом
народного волеизъявления становятся затаенные обиды: неуважение со стороны младших,
ревность к соседу, страх
перед слишком быстро несущейся жизнью. Однако утверждение, что люди, обжегшись
на молоке во время революций, дуют на воду и чаще всего выбирают тех, кто не
выше их интеллектуально и ментально, требует существенного уточнения. 

В нашей стране массовая городская культура очень молода, отнюдь не безусловна
и далеко не общепринята. Бурное переселение из деревень в города происходило
толчками и каждый раз стремительно - полтора века назад, после отмены крепостного
права; во время голода в конце 19 века; после гражданской войны в советское время
и так далее. Большое число деревенских жителей наполняло города, не успевая адаптироваться
и представляя особый образ жизни недавних сельских поселенцев, воспринимающих
город с его атрибутами как
чуждый и враждебный. Слишком массовым и поспешным было переселение, слишком компактным
проживание, слишком сильным оставалось влияние традиционных сельских стереотипов,
главный из которых: тот, кого не знаю, кто - чужой (ведь в деревне все знают
друг друга) - опасен как враг. 

В то время как городская культура, напротив, на протяжении столетий, а в Европе
уже во времена Средневековья вырабатывала правила толерантного существования
между равнозначными и равносильными цеховыми образованиями, когда уважение к
тому, кого ты не знаешь, зиждется на уверенности в его столь же уважительном
отношении к тебе, полезности его деятельности и гарантиях безопасности поведения.


/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: В городах европейского Средневековья действительно взрастали
базисные предпосылки субъектности, буржуазного общества (буржуа от корня бург,
город)/

Зато жизнь бывших обитателей российских деревень, не успевавших адаптироваться
к европейской городской жизни, на самом деле никогда не существовавшей в России
в полноценном составе, была полна болезненных оппозиций между прошлым и настоящим,
чужим и своим. Поэтому инфраструктура городской жизни в России пестрит примерами
деревенского быта - лавочками у подъездов домов, на которых, как на завалинке,
коротают время бабушки и мамаши с колясками; без преувеличения деревенскими дорогами
в глубине городских массивов;
массовым приобретением горожанами садоводческих участков - являющихся не только
инструментом восполнения скудного дохода, но и играющих для многих роль потерянного
рая, куда можно возвратиться летом, на выходных и т. д. 

Не менее отчетливая примета - неприятие рутинных церемониалов городской вежливости,
давно типичных для европейских городов, когда незнакомые люди, случайно столкнувшись
в лифте, на лестнице или коридоре, не отводят глаза с чувством гнетущего неудобства,
как это часто происходят в любом российском городе, а обмениваются формулами
вежливости и радостными улыбками, сигнализируя друг другу не столько об искренней
любви, сколько о знании этикета городских отношений.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Субъектным людям свойственен субъект-субъектный этикет, а экономически-зависимым
людям, выходцам из досубъектной деревни, присущи патологии/ 

Мне и в голову не придет обвинять тех, кто до сих пор не принимает этот этикет
(вместе с множеством подобных общественных проявлений), в некультурности или
принадлежности к числу людей второго сорта. Речь идет не о ценности одной культуры,
а о сосуществовании разных культур, одна из которых - городская - до сих не в
состоянии поглотить, скажем, полугородскую-полудеревенскую, находящуюся в промежуточном
положении, но обладающую целым рядом легко узнаваемых проявлений. Среди них -
различные виды протестного поведения,
в том числе - давняя традиция недоверия к представителям культуры городской,
все также чужой и враждебной.

Весь российский социум определяется этими проявлениями - скажем, любовью к собственному
приусадебному участку, своей монастырской ухоженностью часто напоминающему транскрипцию
рая, и равнодушием к безобразной свалке, начинающейся буквально тут же, на границе
садоводческого микрорайона. Эта свалка и обозначает резкую грань между своим,
тщательно охраняемым, и несвоим, ненавидимым, враждебным и обреченным на отчуждение.
Более того, весьма небольшая территория своего и чувство враждебности к чужому,
огромному
и неизвестному проявляется во всем, что выходит за границу личного и принадлежит
общественному, неуклонно интерпретируемому как опасное и ненужное. 

Российские дороги, точнее бездорожье (как принципиальный отказ от - или недоверие
к -коммуникативности), грязные дворы и подъезды (как нейтральная, ничья земля,
или граница повышенного беспокойства), вообще отсутствие уважения ко всему, что
существует за удивительно небольшой территорией личного, подтверждает диктат
этой самой распространенной российской культурной традиции. При соблюдении соответствующих
пропорций эта традиция постепенно растворяется в условиях городского и цехового
сосуществования, однако
российская городская жизнь так и не создала устойчивого соединения своего и общественного,
и поэтому до сих пор остается не вполне городской.

Еще с советских времен социологи, психологи, публицисты бились над проблемой
подросткового хулиганства - когда подростки обрывали трубки в телефонах-автоматах,
мочились в подъездах домов и коверкали лифты, разрисовывали афиши, демонстративно
мусорили в общественных местах. Да, это, конечно, был протест социально ущербных
слоев, не выдерживающих конкуренции и не скрывающих своей враждебности к победителям.
Но также, без сомнения, выражение чувства недоверия к чужому как таковому - к
тому, что начинается за территорией
личного - и воспринимается как ненужное. Ведь и телефоны-автоматы, и дороги,
и многострадальные почтовые ящики - инструменты коммуникации, а именно ее отвергает
культура изоляционизма, не сумевшая приспособиться к городскому симбиозу своего
и чужого.

Не подумайте, Владимир Владимирович, что я хочу Вас оскорбить, сказав, что выбор
Вас в качестве репрезентативной фигуры для слоя почти безмолвных российских социальных
аутсайдеров, имеет те же причины, согласно котором потрошатся телефоны-автоматы
и воняет аммиаком практически каждый второй подъезд, не оборудованный охраной.
Но что там домофоны и кодовые замки, одна моя знакомая застала пожилого соседа
из квартиры выше этажом, который мочился на дверь их общего подъезда. Это - норма.
Однако политические предпочтения
значительно более сложны по мотивации, чем приведенные выше примеры весьма, действительно,
распространенного культурного поведения, которые иногда и не совсем точно называется
хамством.

Ведь о чем говорит даже беглый взгляд на любую Вашу фотографию, тем более на
телевизионную картинку, когда во время интервью Вы весьма характерным образом
артикулируете фразы, жестикулируете, а руки при этом сами по себе говорят о стеснительности
и неуверенности, казалось бы, подавленных сознанием, но все равно сохранившихся
в жестах? Что, помимо прочего, Вы - не тот, кого в массовой культуре презрительно
именуют очкариком. Ибо очкарик - это не просто человек с плохим зрением, а человек
как бы с плохим зрением
и знанием той жизни, которая считается истинной. Очкарик - человек, совершивший
выбор и ушедший из стада навсегда. Он как бы отрезанный ломоть. Более того, в
его лице отчетливо читается, что он, скорее всего, уже не первый, кто получил
высшее образование в семье. Однако, получая это образование, можно было не терять
связь с источниками жизни, а можно было специально изнурять себя многочасовым
и ежедневным чтением, что всегда отражается на лице особыми гримасообразующими
морщинами. А от этого теряется важный
и неизгладимый образ целомудренности, по которому многие в мире культуры, так
и не ставшей городской, легко узнают друг друга. 

Я это, конечно, не к тому, что человек с высшим образованием лучше, чем человек
со средним. Хотя сказать, что к нравственному облику культурный кругозор вообще
не имеет отношения, будет тоже преувеличением. Зная, да еще более-менее подробно,
как одна культура вытекает и заимствует от другой, как языки представляют собой
сообщающиеся сосуды, и разговорная речь, выполняя роль естественного фильтра,
играет и кокетничает с одними словами, но оставляет для потомков другие - труднее
быть жестоковыйным националистом
и беспримесным государственником. 

Правда, как известно, многознание уму не научает, а природа может оказаться сильнее
любого столичного университета, да и мудрость чаще всего выбирает достаточно
простодушные души в качестве места поселения. Поэтому должен согласиться, что
кажущийся приоритет получивших высшее образование, да еще советского образца,
над неимеющими его, должен выглядеть сомнительным. Но ведь речь и не идет о рейтинге
или иерархии достоинств - скорее, напротив - о необходимом их отсутствии, как
источнике привлекательности для
тех, кому мир представляется слишком сложным, враждебным и несправедливым одновременно.


Причем, одна из причин этой несправедливости - та самая, город, в сфере основных
проявлений которого и университетская ученость, делающая даже японца похожим
на тамбовца, если он и его предки в течение нескольких поколений читали, думали,
зарабатывали на жизнь не ручным трудом, а мозговыми играми, отразившимися на
лице практически одинаковой печатью непрекращающегося процесса размышления, очень
часто - испорченным зрением и, следовательно, очками с толстыми стеклами. А также
лысиной, которую в той же массовой
культуре иронически зовут умной. 

Вы, благодаря ряду сопутствующих обстоятельств, оказались свободным от этих недостатков:
Вы - не плешивы и не носите очки. И даже те, кому приведенный мною ход рассуждений
покажется надуманным и туманным, в состоянии убедиться в этом, просто взглянув
на вас, а затем ощутить облегчение и сказать: свой! Может быть: наш! Или ничего
не сказать, но все равно испытать доверие к человеку, в ком не ощущается гордости
превосходства; кто буквально только что входил в наш дом в виде сына соседки
по дачному участку или
племянника белокурой переселенки из Абхазии, убирающей в продуктовом магазине
перед его закрытием. Ибо в нем решительно нет ничего исключительного, нет примет
особенного знания, которые появляются в результате длительного напряжения ума
и воздержания от многих естественных проявлений жизни; зато в Вашем лице отчетливо
читается, что его обладатель неглуп, сметлив, скромен и прям. Правда, немного
прячет взгляд, но все знают, что Вы из органов, а то, что там могут сделать даже
с вполне порядочным человеком, просто
уму непостижимо. Без шуток, лицо человека без каких-либо следов разрушительных
страстей, маргинальных садистических стремлений или маниакальной жестокости.
Короче, как я да ты, да мы с тобой. 

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: У меня лицо Путина доверия не вызывает, как и у многих моих
знакомых, которые считаются очень мудрыми в моем кругу. Я способен видеть лицедейство,
которое неотрывно от такой общепризнанной черты Путина, как имитаторство/ 

Более того, благодаря ряду случайностей и нашей с Вами близости, о чем Вы, скорее
всего, не подозреваете, я могу увеличить список Ваших достоинств, приплюсовав
к нему еще одно. Причем, сделаю это, проанализировав Вашу сакраментальную фразу
про мочить в сортире, которая, действительно, кем только и по какому только поводу
не цитировалась. Кстати, практически всегда с отрицательными коннотациями, и
чаще всего как символический знак хамам, дабы они узнали своего. 

В то время как я, фактически сразу расшифровал это сообщение принципиально иначе,
пытаясь понять, почему в конце относительно длинного и нудного официального разъяснения
по поводу вещей, вызывающих у Вас эмоциональный и непосредственный отклик, Вы
для многих неожиданно - но не для меня, и, скажем, не для представителей нашего
с Вами поколения - перешли на просторечие, обогащенное использованием фени и
интонированное брезгливым раздражением. Мне кажется, большинство посчитало, что
Вы были просто рассержены на
боевиков. Что, конечно, возможно, но дело не в этом, или не только в этом.

В нашем поколении, не знаю, как его определить - второе послевоенное поколение,
или поколение, юность которого совпала с 1968-годом, а может быть, поколение,
учившееся в школе, пока Битлс были еще вместе, но так или иначе одно стало общим
- отвращение к пафосу и высокопарной серьезности, а также обязательное присутствие
иронии, как необходимое дополнение к любому утверждению: будь это объяснение
в любви или в ненависти. Именно из этой традиции я вывожу краеугольные слова
мочить в сортире, так как сначала Вам
пришлось прибегнуть к довольно плавным и формальным периодам в рамках вполне
понятного лексического официоза, который своей унылой осторожностью так сильно
надоел, вызывая отвращение говорящего к самому себе, что это самое мочить стало
попыткой уравновесить и как бы заземлить все предыдущее. 

А отвращение к пафосу, не сомневаюсь, существенное достоинство, ибо оно очень
похоже на отвращение к вранью, или близко к нему, что, конечно, не блокирует
вранье как таковое, но делает его, по меньшей мере, неприятным, нежелательным
и даже сложным в психологическом и культурном плане.

Я хотел обо всем этом написать, когда первый раз задумался о самом жанре письма
к президенту, еще во время давней истории с Бабицким, которого знал, наверное,
чуть больше. И тогда все примеривался к тому, как начать, представлял себе это
письмо, воображал, каким может быть ответ на тот или иной вопрос, каким выбрать
тон, чтобы добиться большего понимания? В этом воображаемом письме я, как часто
бывает в эмоциональном разговоре, внезапно переходил от высокопарного и дистантного
Вы к пусть и несколько фамильярному,
но зато более доверительному ты. Причем, конечно, не из желания обидеть, унизить
или эпатировать, а просто в соответствии с жанром - доверительного, откровенного,
почти интимного разговора двух людей, у которых общего оказалось куда больше,
чем они предполагали».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Пока достаточно. Жанр избран оригинальный, надо ценить. Если
бы Михаил Берг протестовал против чего-нибудь конкретного или мстил – почитал
бы выводы и не вникал. А здесь – попытка понять Путина и дать ему совет. Продолжение
следует.