КОМУ ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ПРАВО БЕСПЛАТНОГО ПРОЕЗДА В МЕТРО

Гражданам, проживающим на всей территории Российской Федерации (на основании
соответствующих удостоверений):
- Героям Советского Союза;
- Героям Российской Федерации;
- Героям Социалистического Труда;
- полным кавалерам орденов Славы и Трудовой Славы трех степеней.

Гражданам, имеющим постоянную регистрацию в Москве:
- народным дружинникам (по удостоверению Московской городской народной дружины
на 2005 год);
- лицам, сопровождающим инвалидов I группы или детей-инвалидов в возрасте
до 18 лет;
- на основании "Социальной карты москвича":
- пенсионерам всех категорий;
- лицам, награжденным знаками "Почетный донор России", "Почетный донор СССР";
- детям из многодетных семей до 16 лет (учащимся общеобразовательных учреждений
до 18 лет);
- детям-сиротам и детям, оставшимся без попечения родителей (учащимся образовательных
учреждений);
- ветеранам боевых действий;
- лицам, пострадавшим от радиационных воздействий;
- семьям погибших военнослужащих;
- родителям (опекунам, попечителям детей-инвалидов в возрасте до 18 лет).
Инвалидам I группы (или имеющим 3-ю степень ограничения способностей к трудовой
деятельности), детям-инвалидам в возрасте до 18 лет бесплатный проезд
предоставляется вместе с сопровождающим их лицом.
Временно, в период с 1 января по 30 июня 2005 года, перечисленные категории
граждан могут осуществлять бесплатный проезд на основании ранее выданных
документов о праве на льготы и паспорта с регистрацией по месту жительства в
Москве.
Правительством Москвы специально предусмотрен период в течение полугода,
когда указанным категориям граждан следует оформить "Социальную карту москвича"
в органах соцзащиты, т.к. с 1 июля 2005 г. их пропуск через ручной контроль будет
прекращен.

Для жителей Подмосковья
С 20 января в соответствии с соглашением Правительства РФ, правительства
Московской области и правительства Москвы разрешается бесплатный проезд на
Московском метрополитене жителям Московской области, являющимся льготниками и
имеющим право на бесплатный проезд на общественном транспорте. Проход в метро
в период до 20 февраля будет осуществляться через пункты ручного контроля по
предъявлению гражданами удостоверения, дающего право на пользование льготой,
и документа, подтверждающего личность и регистрацию в Московской области.
В период до 20 февраля администрацией Московской области этим категориям
граждан должен быть выдан электронный проездной билет. Лица, получившие такой
билет, смогут проходить в Московский метрополитен через автоматический контрольный
пункт.

Московский Комсомолец
от 27.01.2005
Подготовила Татьяна КИРСАНОВА.

Выпуск листа на новом месте: 443

Глаз долой - из сердца вон

Ослепив 22 пациента, врач сбежал из элитной клиники
Вообще-то "Черный доктор" - любимое вино крымского профессора-винодела Николая
Павленко. Самого тяжелого из 22 пациентов харьковской клиники "Эксимер",
которых во время операции заразили синегнойной инфекцией. Это привело к слепоте.
И теперь название вина звучит для Павленко зловеще.
А громкий медицинский скандал меж тем набирает обороты, и из Харькова перемещается
в Москву, где было подано первое заявление в прокуратуру. Сейчас
заявлений от пострадавших уже 15. Прокуроры приступили к работе. "МК" выяснил
эксклюзивные подробности скандальной истории.

Харьков лихорадит. Пострадавшие и их родственники пикетируют тамошнюю клинику
"Эксимер". Люди требуют и объяснений, и сатисфакции. В Интернете даже
появился сайт пострадавших от врачей.
Директор клиники Инесса Ишкова поспешила озвучить версию "происхождения"
псевдомонады, пахнущей, как говорят медики, земляничным мылом. Синегнойная
палочка, по мнению Ишковой, в результате эпидемиологических посевов была выявлена
в 2 из 5 бутылок с физраствором, который использовался во время операции.
Родина физрастворов - Америка. Но начальницу офтальмологической клиники немедленно
осадил главный санитарный врач Харьковской области Иван Кратенко. Он
заявил журналистам, что синегнойная палочка попала в организм пациентов отнюдь
не по вине производителей препарата. А как? Этого Кратенко не сказал.

"Не будьте хлюпиком, профессор!"

Ослепшему на операционном столе профессору Павленко 67 лет. Николай Михайлович
долго взвешивал все "за" и "против", когда решал, идти ли на операцию
по замене хрусталика. Высокий, стройный, подтянутый, он мог дать фору и 20-летним,
когда выходил на корт с теннисной ракеткой или забрасывал мяч в баскетбольную
корзину. Личность потрясающая: почетный винодел Уругвая, член-корреспондент Итальянской,
Швейцарской, Югославской академий винограда и вина, "человек года"
(в номинации "сельское хозяйство", 1989), доктор технических наук. Обладатель
несметного количества наград, среди которых орден Почета офицерской степени
(Франция), орден Почета (Испания), орден Дружбы народов за заслуги в развитии
виноградарства.
Глаза стали подводить профессора Павленко лишь в последнее время. На прессу
пришлось махнуть рукой: газетные строчки просто издевались над ним - плясали
перед глазами, не остановить. Трудно стало читать и книги. На операцию в Харькове
решился внезапно - очень уж хотелось уехать в командировку во Францию
к друзьям-виноделам совершенно здоровым. И в самолете не в окно иллюминатора
смотреть, а читать, читать, читать...
22 ноября Павленко прибыл в клинику ранним утром. Зашел в вестибюль и как-то
сразу неуютно себя почувствовал.
- Я все время там мерз, - рассказывает Николай Михайлович. - И самое главное,
не мог понять почему. Возможно, почувствовал интуитивно: не все ладно
в этом медучреждении. Они как-то странно все время суетились, не было четких
действий. Что-то закапали мне в глаза. Потом раздели, положили на каталку.
Павленко был единственным пациентом, кого в тот день оперировали дважды
- на оба глаза. И Павленко единственный, кто полностью ослеп.
Первая операция прошла без сучка без задоринки. В 11.00 Николай Михайлович
самостоятельно сполз с операционного стола, вышел в коридор. Через какое-то
время врачи позвали его, чтобы проверить, "как лег хрусталик". Хрусталик лег
замечательно. Павленко не удержался, раскрыл газету, кем-то оставленную на
столе. И застыл от удивления: буквы плясать перестали!
- Я видел их четко, - продолжает Павленко, - и если до того сомневался,
нужно ли резать второй глаз, теперь сомнения отпали сами собой.
Вторая операция началась ближе к 3 часам дня.
- Только мне ввели наркоз, - говорит профессор, - я тут же почувствовал
себя дурно: потолок бешено завертелся перед глазами, к горлу подступила тошнота,
в ушах зазвенело. Врач, который делал операцию, напрягся. Спросил: "Вам плохо?"
Я ответил: "Очень плохо". - "Ну, профессор, не будьте хлюпиком. Ваш глаз
я уже разрезал:" - сказал он.
Часы после операции были сплошным кошмаром: бесконечная рвота, мучительная
резь в глазах, звон в голове. Он еще не знал, что точно такие же симптомы
испытывали и остальные пациенты клиники в ту страшную ночь. Кое-кто из больных,
вызвав такси, приехал к воротам медучреждения. Но охранник заявил, что
в клинике нет ни одного врача: "Завтра приходите!"

48 часов молчания

Наутро вестибюль харьковского филиала "Эксимера" был переполнен людьми,
на которых страшно было смотреть. От боли многие не могли говорить. Даже у
мужчин по щекам текли слезы.
Стали искать врача, который сделал все операции. Персонал клиники объяснил,
что доктор уже уехал. До него пытались дозвониться - телефон не отвечал.
И врачи, и медсестры сами были в панике. Они не знали, что делать, как помочь
людям, которые корчились от боли.
В тот день зрение в последний раз на миг вернулось к профессору - когда
молоденькая медсестричка пыталась ввести в глаза Павленко какую-то жидкость.
Николай Михайлович явственно разглядел громадных размеров шприц с большой иглой.
И все. Наступила полная темнота.
Сотрудники харьковской санэпидемстанции появились в клинике лишь спустя
48 часов, когда многие вещественные доказательства были попросту уничтожены.
И пациенты, и их родственники наблюдали, как, шушукаясь, медсестры тащили в мусорные
контейнеры склянки, шприцы, использованные тампоны, бинты. И только
через те же 48 часов все пострадавшие наконец были отправлены в 14-ю глазную
больницу им. Гиршмана.
А там - опять заминка. Собравшиеся на консилиум украинские медицинские светила
долго решали: что делать? После чего пациентов разбили на 3 группы.
Самых тяжелых отправили в Москву. Менее тяжелых - в Киев. Часть пострадавших
осталась в Харькове. Но в Москву 7 больных прибыли только через 3 дня. То
есть после операции прошло полных 6 суток.

"Дело врачей"

Своего отца Виталий Павленко, живущий в Москве, нашел в клинике МНИИ глазных
болезней им. Гельмгольца лишь 4 декабря. Благодаря телефонному звонку
соседей по палате. Профессор Павленко не хотел травмировать родственников известием
о том, что он ослеп.
- От этих несчастных сразу спрятали все документы, - возмущается Виталий.
- И мне потребовалось приложить немало сил, чтобы заполучить ксерокопию истории
болезни Николая Михайловича. И я знаю, что никому из пострадавших в Харькове
в руки не дали ни одной бумажки. А ведь без этого пациент не сможет обратиться
в суд или в прокуратуру.
- Как только мне удалось заполучить ксерокопию, - продолжает Виталий, -
я тут же отнес заявление в межрайонную прокуратуру. А копию заявления мы отправили
в Генпрокуратуру России. Меня удивило, как быстро эти документы были рассмотрены.
Уже через 5 дней мы давали показания.
Что происходит сегодня в Харькове? Прокуратура города все-таки приняла 14
заявлений от пострадавших. Хотя врачи настоятельно советовали пациентам этого
не делать...
Рассказывают адвокаты профессора Павленко Кирилл Яшенков и Виталий Чабан:
- Информацию о массовом заражении людей и утрате ими зрения на Украине намеренно
замалчивают. В тамошней прессе на эту темы прошло всего-то 2-3 публикации,
и события в них описывались как ЧП районного масштаба. А некоторые газеты дали
заведомо ложную информацию.
По мнению адвокатов, вину каждого, замешанного в этом деле, непременно установят
следствие и суд. Однако необходимо уже сегодня на уровне государственных
органов здравоохранения рассмотреть вопрос о дальнейшем проведении подобных операций
в амбулаторных условиях с учетом ситуации в экономике, страховании
и организации экстренной медпомощи. Как можно отпустить домой прооперированного
пациента и не дать ему телефона экстренной медицинской помощи? - удивляются
адвокаты. Неужели охранник не мог ночью вызвать в клинику гендиректора Инессу
Ишкову? И неужели доктор, который сделал 22 операции, не мог дать всем квалифицированную
консультацию по телефону? Он же видел, в каком состоянии увезли из операционной
профессора Павленко...
В Мосгорпрокуратуре "МК" подтвердили, что "дело врачей" находится на контроле
и к расследованию привлечены специалисты Минздрава России.

Страшная палочка

Николай Павленко находился в беспамятстве с того самого дня, когда покинул
стены харьковского "Эксимера". Он не помнит, как оказался в клинике им.
Гиршмана и как потом попал в Москву. Павленко показывает свои руки: вены исколоты
так, что нет живого места. А счет болезненным уколам, которые ему делают
в оба глаза, он и вовсе потерял. Спит он урывками. Сны стали черными - цвет пропал.
В клинике им. Гельмгольца рядом с ним все время кричал и стонал здоровый
и сильный мужчина - тоже из харьковских. Несчастный истекал гноем. Московские
врачи не смогли спасти ему глаз. Сказали: "Мы можем предложить только ампутацию,
иначе вы погибнете".
Вскоре того больного увезли на операцию. Глаз ампутировали, поставили протез.
Дали денег и еды на дорогу. Человек добирался до Харькова в одиночестве.
Постепенно из клиники им. Гельмгольца выписали всех харьковских пациентов.
- Я слышал разговор врачей, - вздыхает Николай Михайлович. - "Слишком поздно
их привезли в Москву, - говорили врачи, - слишком поздно".
Значит, зрение всех несчастных можно было бы спасти, если бы в Харькове
не струсили, не стали бы прятать концы в воду?
Кстати, о синегнойной палочке и о ее коварстве. Эта палочка может очень
долго сохраняться во внешней среде, она устойчива к свету и к дезинфектантам,
в некоторых из них эта зараза чувствует себя даже комфортно. И если у одной из
медсестер в той клинике была даже самая маленькая ранка на руке, беды можно
было ждать и оттуда. На Западе синегнойной палочки хирурги боятся как огня, поэтому
иногда даже издают несуразные, по мнению обывателя, приказы. Как это
было в британской королевской больнице Шрюсбери. Там посетителям запретили приносить
в хирургические отделения: живые цветы. Причина? Во время гниения
стеблей в воде (не будешь же менять воду каждые 5 минут) синегнойные палочки
моментально размножаются. И если эта зараза, пахнущая земляничным мылом, попадает
в рану, жди беды. Той самой, что пришла в харьковский "Эксимер".
...Прошлой весной в Москве, на Чистых прудах, в арт-кафе прошла Неделя презентации
крымских вин Солнечной долины. Пресс-фуршет вел красивый, стройный,
седой человек, профессор виноделия Николай Павленко. Он рассказывал старинную
легенду о своем любимом вине "Черный доктор":
"Издревле "Черный доктор" употреблялся человеком при потере крови, истощении
и упадке сил. "Черный доктор" способен избавить от любого недомогания.
Пробуйте вино "Черный доктор" - это самый лучший доктор на свете".
На календаре был март. Профессор был весел, здоров и зряч.
Потом случился ноябрь. Профессор ослеп.
Сейчас январь. Он почти неподвижен. Он сидит или лежит и как будто смотрит
в одну точку.

Московский Комсомолец
от 27.01.2005
Нина ПОПОВА.

Выпуск листа на новом месте: 442

"Школьный вестник", n1, 2003г.

Владимир Подаруев

ВСТРЕЧИ С ВИКТОРОМ ГЛЕБОВЫМ

От редакции
15 лет назад, 27 января 1988 года, ушёл из жизни Виктор Александрович Глебов,
главный редактор <Советского школьника>. Сегодня мы публикуем воспоминания его
друга, писателя и журналиста В. Подаруева.

ДРУЖБА

Написал я этот заголовок и задумался: а имею ли я право заявлять, что мы с Глебовым
были друзьями? Слишком велика дистанция: он жил в Москве, я - в Кургане, Виктор
Александрович был главным редактором <Советского школьника>, а я - лишь одним
из авторов этого журнала, у него было высшее университетское образование, у меня
- самое что ни на есть среднее, уступал я и в возрасте.

Но ни разу за тринадцать лет нашего знакомства Глебов не дал этого почувствовать,
напротив - старался поддержать мою веру в себя. Вот характерный случай.

Как-то разговор зашёл о творческих возможностях незрячего человека. Виктор Александрович
спросил:

- Володь, а ты ни разу не был в музее Лины По, не видел её скульптуры?

- Нет.

- Ну, старик, многое ты потерял! Поехали, познакомишься и с громадиной ДК ВОС,
и с его людьми. Да там много интересного.

Приехали на Куусинена. Здесь Глебова хорошо знали. С ним здоровались, останавливались,
заговаривали о делах. Некоторым работникам ДК он меня представлял:

- Знакомьтесь, писатель из Сибири Владимир Подаруев.

Поскольку я себя писателем не считал, то смущался и говорил что-то невпопад.

- Володь, ты чего?

- Да какой я к чёрту писатель, - ответил я, когда мы шли по длинному коридору
без посторонних. - У меня и книги-то ни одной не издано.

Виктор Александрович резко остановился, словно споткнулся.

- Старик, неужели ты думаешь, что я разыгрываю людей? Ты и есть писатель, по
сути своей, по творчеству. А что касается книг, то они у тебя ещё будут, не сомневаюсь.

Таким был Глебов: умел возвысить дух человека, подчеркнуть способности, вселить
надежду.

Виктор Александрович не фальшивил сам и не терпел фальши у других. В связи с
этим хочу рассказать об одном не очень приятном для меня эпизоде. Как, наверное,
всякий редактор, Глебов всегда интересовался тем, какое впечатление остаётся
у читателей от прочтения журнальных публикаций.

Однажды он спросил у меня:

- Володь, тебе понравилась повесть Надежды Скороходовой?

На какую-то секунду я промедлил с ответом, а затем сказал, что понравилась. Мой
старший товарищ помрачнел и неожиданно резко бросил, как выстрелил:

- Знаешь, старик, ты меня не обманывай! Я ведь всё чувствую. Повесть ты не читал!

Ни до, ни после мне не приходилось слышать от Глебова столь жёсткого тона, ибо
в обращении с людьми он был в высшей степени корректным. А тогда он поставил
меня на место. Я действительно познакомился с повестью поверхностно: начальные
главы прочитал, а остальные просмотрел наискосок. Глебов уловил неуверенность
в моём ответе и сразу всё понял. Мне же от его отповеди стало не по себе.

- Володь, ты чего примолк? Ты это брось! Редакция вовсе не призывает читать журнал
от корки до корки, да это и не ставится целью. Мы стараемся сделать наше издание
интересным и разнообразным, и мы понимаем, что не могут все увлекаться эсперанто
и музыкой, шахматами и шашками, поэзией и прозой, загадками и головоломками.
Каждый выбирает, что ему нравится.

Если возникали <острые углы>, мы их не сглаживали и не обходили, а спорили до
хрипоты. Потом смеялись, когда приходили к общему знаменателю. Была у Глебова
удивительная черта в характере - весёлая незлобивость.

Виктор Александрович любил пошутить и посмеяться, он знал множество совершенно
невероятных, курьёзных и смешных историй из жизни незрячих. Теперь я жалею, что
не записывал его рассказы по свежим следам. Какая могла бы получиться интересная
и забавная книга! Но тогда я справедливо полагал, что приоритет здесь за рассказчиком,
что Глебов сам напишет книгу, однако судьба распорядилась иначе, слишком рано
ушёл из жизни этот замечательный человек.

Слово <дружба> Большая советская энциклопедия трактует кратко и чётко: взаимная
привязанность, духовная близость, общность интересов. Конечно, за рамками этого
определения остаются нюансы, которые, собственно, и вызывают необъяснимый всплеск
чувств, пронзительную симпатию между незнакомыми прежде людьми.

Нечто подобное испытал я при встрече с Глебовым. Мы как будто ждали друг друга,
чтобы заговорить о литературе, о незрячих поэтах и писателях, о тифлоприборах,
и собаках, о старой и современной школе, о Москве и многом-многом другом.

Да, я прекрасно понимаю, что не один такой выискался, припёрся из какого-то захолустья,
а до меня редактору <Советского школьника> и порассуждать-то было не с кем. Вовсе
нет, друзей и знакомых у Виктора Александровича хватало. Дело совсем в другом.
Глебов был талантливым собеседником, то есть умел не только говорить, но и слушать!
А это, согласитесь, встречается не так уж часто. Хотя тут могла действовать ещё
и журналистская закваска Глебова. В каждом человеке он искал что-то неординарное,
любопытное, поэтому, может быть, и слушал со вниманием.

Прибывая в столицу, я тотчас набирал номер главного редактора <СШ>, просил о
встрече.

- Замётано, - любимым словечком отвечал Глебов, - как устроишься, так и приезжай.

Наши свидания начинались с разбора рукописей, которые я привозил. Виктор Александрович
что-то оставлял для журнала, чему-то давал полный и окончательный <отлуп>. Материал
годился для печати или не стоил того, других оценок не было. Зато уж отобранное
им публиковалось незамедлительно и без всяких купюр, то есть без вырезаний.

Как-то я поинтересовался у своего патрона и старшего друга, почему он не правит
мои статьи и зарисовки.

- А зачем? - искренне удивился Глебов. - Я убираю только явные ляпсусы. Представь,
старик, если я начну перекраивать на свой вкус все материалы в журнале, то что
получится? У нас не будет ни одного оригинального автора, все будут походить
на редактора.

- Но ведь всё равно для журнала отбирается то, что вам нравится!

- В журнале я даю в первую очередь то, что интересно и полезно ребятам.

- Но субъективизм при формировании редакционного портфеля так или иначе присутствует?

- Ну, старик, ты меня допёк, - Глебов рассмеялся. - Разумеется, элемент субъективности
в работе редактора есть, но это совсем не то, что ты думаешь. Одно дело - взять
материал целиком, и совершенно другое - переиначить его на свой лад. Уволь, я
этим никогда не занимался и не собираюсь это делать впредь.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас

В наших спорах без сна и покоя.

Мне не стало хватать его только сейчас -

Когда он не вернулся из боя.

Если бы я мог написать столь же проникновенные строки, как это сделал Высоцкий,
я бы адресовал их Виктору Александровичу Глебову.

Действительно, когда постоянно общаешься и дружишь с надёжным человеком, как-то
к этому привыкаешь. Создаётся иллюзия, что дружба будет если не вечной, то долгой
и ничто ей не угрожает.

Летом 1987 года я и подумать не мог, что моего старшего товарища скоро не станет,
что это наша последняя встреча.

В январе 88-го я узнал о кончине друга - <Комсомольская правда> поместила фотографию
В.А. Глебова и некролог.

Вместе с печалью пришло и осознание того, кем был для меня Виктор Глебов. В одночасье
я потерял и друга, и учителя, и тактичного наставника, и просто Человека. И снова
по Высоцкому: <Смерть самых лучших намечает...> Да, это так, и с этим не поспоришь.

Выпуск листа на новом месте: 441

"Школьный вестник" N 8, 2002.

Виктор Александрович Глебов родился 3 ноября 1930 года в подмосковном городе
Дмитрове в семье рабоче-го. В шестилетнем возрасте в результате несчастного случая
потерял зрение. В 1937 году поступает в Московскую школу для слепых детей, которую
заканчивает в 1951 году с золотой медалью.

С 1951 года - студент филологического факультета отделения русского языка и литературы
Университета им. М. В. Ломоносова.

Первые публикации в журнале <Жизнь слепых> в 1954 году, затем печатается в других
журналах и газетах.

После окончания университета (1956 г.) В. А. Глебов работает литературным редактором
<Бюллетеня> - ор-гана Московского городского и областного правлений ВОС, в 1958
году - его ответственный редактор. С 1960 по 1966 год Виктор Александрович -
заведующий от-делом журнала <Жизнь слепых>.

В 1961 году вступает в Союз журналистов СССР.

С 1966 года В. А. Глебов - главный редактор жур-нала для слепых детей <Советский
школьник>.

Умер 27 января 1988 года внезапно, за редакцион-ным столом, работая над очередным
номером журнала. Виктор Александрович Глебов принадлежал к тем людям, которых
в старину на Руси называли <самород-ками>. Ум, одаренность, доброта, обаяние
и чистота души - все это было в нем в высшей степени.

А. Зайцев

ВИКТОР ГЛЕБОВ

<Перо есть язык души>

Сервантес <Дон Кихот>

Помню, в детстве мне подарили листок отличной бумаги. Я долго не решался притронуться
к нему, боялся испачкать, испор-тить неверной линией. <Ведь на дорогой бумаге',
- думал я, и рисунок должен быть замечательным! Иначе - стыдно. Иначе никак
нельзя>.

С именем Глебова связаны самые светлые минуты моего литераторства, вот почему
так трудно будет сегодня рассказать об этом человеке, словно вновь положили
передо мною ослепительной белизны лист, а рука подрагивает, и готова уже сорваться
с пера коварная клякса... Врагам своим не пожелаю писать об умерших друзьях.

ЗНАКОМСТВО

<Почему нас не печатают?!> - часто спрашивают молодые пи-сатели. Мы не умели
спрашивать и не ставим себе это в заслугу. Просто время было другое - безучастное
к людям время. Десять - пятнадцать лет назад мои друзья месяцами пропадали в
северных экспедициях, пасли коров, лес валили, просиживали штаны в сторожках,
на заведомо стариковской работе. Первые свои стихи и рассказы мы читали и обсуждали
друг с другом. О том, чтобы <пройтись по редакциям>, речи не шло. Странно было
думать, что кто-то отважится взять наши творения, потратить на них рулон бумаги,
стакан типографской краски. А может, и креслом рис-кнуть - больно лихо и зло
мы все тогда сочиняли.

Чувство реальности было спасительным <шестым чувством>, и только одного человека
из нашей компании природа напрочь им обделила...

<Слушай, - говорила мне в конце семидесятых театровед Ольга Коршунова, - ты должен
немедленно пойти к Высоцкому и по-казать ему свои стихи. Их наверняка напечатают!>
Или: <Возьми стихи и беги в Театр на Таганке. Там тебе пьесу закажут!>

Но не популярный театр, над которым тогда уже клубились тучи, ни сам Высоцкий,
так, кстати, и не увидевший свои стихи в печати, помочь нам были не в силах...

И вот однажды - новый звонок. <Алло, - говорит Коршунова строгим голосом, - бери
стихи и поезжай в <Молодую гвардию>. Восемнадцатый этаж, журнал <Советский школьник>.
Главного редактора зовут Виктор Александрович Глебов>.

<Куда идти, милостивый государь, когда идти надо, а идти некуда?> - эта фраза
из Достоевского как нельзя точнее характеризует моё тогдашнее состояние. Я побрился
тупым лезвием, сунул стихи в портфель и отправился в <Молодую гвардию>. Шестое
чувство плакало во мне кровавыми слезами, но я решил не оби-жать старую приятельницу,
а заодно - подышать воздухом. На дворе стоял август, прохладный и ласковый. У
меня не было денег на метро, не было постоянных мест жилья и работы, не было
уверенности ни в чем. У прохожих я часто спрашивал, правильно ли я иду. А <куда
идти, милостивый государь, когда идти надо, а идти некуда?:>

Глебов сидел в красном кресле с потёртыми подлокотниками. Огромный, седой, замкнутый.
Пока я читал стихи, он смотрел куда-то поверх меня, слушал внимательно, но вот
что нравится ему, а что - нет - по лицу было угадать невозможно. Потом он принялся
расспрашивать меня о жизни, как-то без любопытства, очень тихо задавая вопросы.
О стихах не сказал ни слова. Развол-новавшись, я опрокинул ему на пиджак бутылку
с минеральной водой, потом наши пальцы встретились над пепельницей, и я ткнул
в него сигаретой...

<Когда же? Когда же?! Когда же?!! - мучился я мукой приговорённого, - когда же
скажет он о стихах?> Но Виктор Александрович начал говорить о журнале и его специфике,
и том, как трудно мне будет (я пропустил это мимо ушей), как трудно мне будет
писать для <Советского школьника>, но он уверен, что у меня получится. А стихи...
Стихи замечательные, мы их дадим, конечно, в ближайшем номере, нужный материал
не должен залёживаться в редакции, должен приходить к читателю как можно скорее...

Господи, каким же я был ослом! Я даже не понял тогда, что мне предлагают дело,
о котором я и мечтать забыл, вконец оди-чав, заблудившись в дюжине экзотических
профессий. Меня под-няло ветром счастья, вышвырнуло из кабинета Виктора Алексан-дровича
и понесло по московским улицам. Я плыл в солнце, плыл, как муха в киселе, как
летучий голландец, как искусствен-ный спутник собственной радости!

Много ли может дать один человек другому? - думаю я теперь. Глебов умел дать
много, и делал он это с ангельской легкостью, не заставляя чувствовать тебя своим
должником...

Я - ГАЗЕТЧИК

<Я - газетчик, - любил повторять Глебов. - Друзья меня про-сят: <Пиши для души!>
А зачем писать для души? Для души я делаю журнал>.

О журнале он мог говорить в любое время суток, как влюблён-ный о предмете своей
любви. Всякого человека, хоть сколько-нибудь полезного для <Советского школьника>,
Виктор Алексан-дрович умело включал в свою орбиту, давал стимул к работе.

Месяц спустя после первой встречи он предложил мне коман-дировку.

- Куда? -спрашиваю.

- Куда захочешь.

- А писать что?

- Что увидишь.

Так вот, невзначай затронув главную мою <бродячую струнку>, Глебов сидел и наслаждался
произведенным эффектом.

- А в Семипалатинск можно? - спросил я.

- Пожалуйста.

- А в Бухару?

- Хоть сейчас.

- А на Дальний Восток - слабо?! - закричал я, раздухарившись.

- Почему слабо?- обиделся Глебов. - Очень даже и не слабо!

...Были потом и Семипалатинск, и Бухара, и Дальний Восток, и Украина, и Белоруссия,
и Зауралье...

Из каждой такой поездки я привозил материал. Удачные статьи радовали Виктора
Александровича, а неудачные мы обсуждали и вместе правили. И здесь мне бы хотелось
сказать об одном важ-ном принципе, в некотором смысле- профессиональном секрете,
благодаря которому Глебов делал свой журнал интересным.

<Бросьте <якать>. - учили в прошлые годы молодых журналис-тов, - это же безобразие
- писать: <я думаю>, <мне кажется ..> Кто ты такой? Лев Толстой, что ли?! Писать
надо: <нам кажется>, <нам думается>, а еще лучше - в инфинитиве: <следует думать
так!> Сколько же вранья сокрыто в безликой множественности! <Мы>, сказанное одним
человеком, похоже на денежную купюру, не имеющую золотого обеспечения.

Принцип Глебова, как журналиста, можно назвать <принци-пом личной ответственности>.
Каждый автор <Советского школь-ника> говорил своим голосом и за свои слова отвечал.
А за весь журнал в целом отвечал Виктор Александрович, и мало кто знает, каких
сил ему это стоило.

СОБАКА С ПИРОЖКАМИ

Отправился я как-то в магазин за покупками. Весна, мужики на крышах сосульки
обивают лопатами. Вдруг вижу: стоит у тро-туара знакомая машина. Глебов дверцу
отворил, воздухом дышит и улыбается. Не знаю, что на меня накатило, только подошёл
я к нему и сразу пригласил в гости.

Мы сидели до позднего вечера и говорили обо всем на свете: о поэзии, об афганской
войне, о Христе, о тонкостях журнального дела. Глебов никогда и никого не ругал
<за глаза>, что довольно редко сейчас встречается. О плохих людях он просто молчал,
или едва заметно шевелил губами, не в силах удержаться от крепкого слова. Говорить
же о подлецах ему было попросту скучно.

Было уже совсем темно. <Поедем домой, Глебыч>, - сказал Вася, его шофер. Кто-то
вспоминал недавно: все главные редак-торы зовут своих шоферов на <ты>, и только
одному из них, Глебову, шофер тоже говорил <ты>.

Виктор Александрович поднялся со стула и шагнул к дверям. За ним старательно
топала моя собака. Весь вечер она пачкала ему костюм, совала морду в тарелку.
Глебов ласково играл с ней, позволял безобразничать.

Недели за две до смерти Виктор Александрович приехал ко мне последний раз. В
ближайшем кафе мы купили кулек пирож-ков с мясом и, несмотря на мои протесты,
он принялся, кормить собаку.

- Тяпа редко ест мясо, а ей полезно. Разным таким тяпам очень полезно мясо! -
объяснял Глебов не то мне, не то собаке и быстро пихал пирожки в ненасытную пасть.

У него тоже была собака - эрдельтерьер Сонька. Мы гуляли с ней в день поминок.
Сонька шла быстро, плохо слушала коман-ды, постоянно озиралась по сторонам. Она
искала хозяина.

ЯЗЫК ДУШИ

<Перо есть язык души>, - сказал рыцарь Печального Образа. Журнал - это большой
оркестр, души многих звучат в нём - радуются и негодуют, спорят и соглашаются.
Кто же главный в таком оркестре? Дирижёр? Но что он может поделать с неради-выми
скрипачами, с бездарными флейтистами, с халтурщиками-барабанщиками?..

Глебов знал, что качество журнала зависит от способностей авторов, от их выдумки.
Он никому не навязывал свой литератур-ный вкус, даже не вспоминал о том, что
сам пишет, а писал он много и здорово. <Я - газетчик!> - и весь сказ. Пускай
чужое перо свободно бежит по бумаге, ведь оно - язык души, а душа должна быть
свободна! Два десятилетия изо дня в день добивался Глебов чистого и высокого
звучания своего журнала-оркестра.

...Однажды он позвонил мне, чтобы отменить нашу встречу.

- Извини, - говорит, - понимаешь, тут человек помер.

- Близкий? - спрашиваю.

- Двадцать лет вместе работали. Ближе отношений, кажется, не бывает...

Теперь, после смерти Виктора Александровича, я понимаю правоту этих слов.

Олег Шевкун

УЧИТЕЛЬ, ТОВАРИЩ, ЧЕЛОВЕК С БОЛЬШОЙ БУКВЫ .

Как и для тысяч незрячих детей, знакомство с Виктором. Александровичем началось
для меня в тот день, когда в моих руках в первый раз оказался номер <Советского
школьника>. Мне было семь лет, и я только-только научился читать. Помню, с каким
нетерпением ждал тогда каждый номер журнала, с каким трепетом < упоением читал
его от корки до корки, не пропускал ни одного материала. <Советский школьник>
тогда разительно отличался от большинства известных мне изданий, прежде всего
своим тоном - журнал старался вести с читателем серьезный и честный разговор,
без малейшей доли примитивизма или морализаторства. Именно "Советский школьник>
и его главный редактор помогли мне потом определить жизненный путь - я стал студентом
филологического факультета Московского университета.

Лично познакомиться с Виктором Александровичем мне довелось, когда я учился в
седьмом классе московской школы для слепых. В. А. Глебов (имя это я хорошо знал
по титульному листу журнала) представлялся мне тогда чем-то вроде <живой легенды>.
Уже сама возможность встречи с таким человеком казалась мне, робкому семикласснику,
из области фантастики. И вдруг в один прекрасный день мне сообщили, что собирается
приехать Глебов для того, чтобы со мной побеседовать! Можете себе представить
моё волнение. Я десятки раз за одну ночь пытался заранее предугадать ход предстоящей
встречи, даже речь заготовил...

Но получилось всё совсем иначе. В класс вошел высокий, крепкий, как дома - уверенно,
спокойно, непринужденно. <Ну, как дела?> - спросил он, тепло улыбнувшись. И всякое
волнение как рукой сняло. Он умел сразу и навсегда расположить к себе, умел внушить
доверие.

С его легкой руки я начал писать очерки для <Советского школьника>. Работать
под руководством Виктора Александровича было необычайно интересно. Всё, мною
написанное, обязательно становилось предметом серьёзного обсуждения - либо при
личной встрече (в школе Глебов всегда был желанным гостем), либо по телефону.
Высочайшая требовательность к себе и к другим, бес-пристрастная профессиональная
критичность и самокритичность удивительным образом сочеталась в нём с предельной
деликатностью, мягкостью, с безупречным чувством такта. Халтуры Глебов не признавал
ни в чем. Он всегда был для меня непререкаемым авторитетом, но я никогда не чувствовал
над собой его давления. Он умел ценить и беречь индивидуальность других людей.

Как-то (я тогда был секретарём школьной комсомольской организации) приехал в
школу Глебов и попросил показать ему годовой план нашей комсомольской работы.
План тот, надо сказать, был составлен в лучших бюрократических традициях. <Знаешь,
- сказал Виктор Александрович, ознакомившись с планом, - никак не могу понять,
почему люди зачастую ставят себе в заслугу такую само собой разумеющуюся вещь,
как выполнение своих непосредственных обязанностей, а потом еще победно рапортуют
на всех углах. Вот, скажем, представь себе: отчитывается депутат Райсовета о
выполнении наказов избирателей и заявляет: <По просьбам трудящихся в нашем районе
построены две общественные уборные>. Ну и что тут, собственно, такого выдающегося?
А ведь так из любой мелочи в конце концов пункт для отчета можно сделать. Вот
и получается, что планы да отчеты - на десятках страниц, а за всем этим - ничего.
Или иной начинает жаловаться: то не выходит, это не получается, там не разрешают,
тут мешают... А у кого, скажи мне, трудностей нет? У кого всё и всегда идёт как
по маслу?>. А мне тогда казалось, грешным делом, что это у него, у Виктора Александровича
Глебова, всё всегда вот так и идёт - легко, как по маслу, и всё ему удается без
особых проблем, будто сам Бог помогает ему. И только теперь понимаю, как я заблуждался
- были у него и трудности, и проблемы. А вот Бог ему и вправду помогал...

Поражала эрудиция Виктора Александровича, его всесторонняя образованность и истинная
интеллигентность. Своими знаниями и опытом он всегда готов был делиться с окружающими,
и, прежде всего с детьми. Он ведь очень хорошо понимал, что именно в детстве
человек формируется как личность, и считал чрезвычайно важным дать незрячим возможность
чувствовать себя наравне со зрячими, а в некотором смысле и выше них. По своей
эрудиции это был энциклопедист, и я диву давался, как при столь жёстко ограниченном
объёме <Советского школьника> - единственного детского журнала по системе Брайля
на русском языке - удавалось ему, привлекая многих талантливых авторов, затронуть
практически все области человеческого знания - от филологии до математики, от
экономики до орнитологии, от секретов ведения домашнего хозяйства и опыта ориентировки
незрячих в пространстве до живописи и архитектуры. В журнале было опубликовано
немало талантливых литературных произведений, в том числе и начи-нающих авторов.
Активное участие в подготовке журнала всегда принимали сами ребята. Виктор Александрович
считал, что отсутствие зрения ни в коем случае не может быть оправданием для
неразвитости, лености, убожества.

Мои встречи и беседы с Виктором Александровичем не были, к сожалению, столь частыми,
как хотелось бы, но часы и минуты, проведенные рядом с ним, стали одними из самых
светлых моментов в моей жизни, и я искренне благодарен Господу за то, что Он
свёл меня с таким человеком, тем более, что во многом Виктор Александрович заменил
мне отца.

Рано, слишком рано ушёл от нас этот необыкновенный человек. Но след, оставленный
им в сердцах людей, будет до конца с нами.

Выпуск листа на новом месте: 440

Дмитрий Рогозин предлагает ввести мораторий на закон о "монетизации" льгот

МОСКВА, 26 января. Председатель партии "Родина", депутат Госдумы РФ
Д.Рогозин направил открытое письмо Президенту РФ В.Путину. В нем, в
частности, отмечается: "Сегодня страна переживает очередной политический
кризис, грозящий бунтом "бессмысленным и беспощадным". Виной тому ? попытка
правительства провести в стране новый раунд шоковой терапии. Январский
кризис 2005 года был спровоцирован группой министров, которые уверили Вас в
полной готовности к "монетизации" льгот. Сегодня для многих совершенно
очевидно, что в основу "монетизации" заложена не замена, а - подмена льгот
абсолютно не равноценными денежными выплатами, которые убиваются
инфляцией. Сегодня к массовым выступлениям протеста пенсионеров и студентов
привела "монетизация" транспортных льгот. Но волна протеста умножится,
когда граждане сосчитают, во сколько раз увеличится плата за лекарства,
коммунальные услуги, когда для миллионов россиян практически недоступными
станут образование и здравоохранение. Народ стал заложником
самонадеянности, а, возможно, и злонамеренности, нескольких авантюристов,
представляющих социально-экономический блок правительства". Рогозин
считает, "что "монетизация" льгот поставила губернаторов в сложнейшее
положение, когда они вынуждены делать выбор между лояльностью "вертикали"
власти и долгом перед собственными избирателями. Губернаторы оказались
загнанными в угол правительством и, что самое страшное, законом, исполнение
которого противоречит здравому смыслу. Смысл системы льгот состоял в том,
чтобы снять социальную напряженность, возникшую в результате приватизации,
лишившей права на собственность подавляющее большинство граждан России.
Льготы фактически реализовали для многих из них право на жизнь. Для многих
льготы были также выражением признания заслуг перед государством. Наконец,
льготы являлись тем "бонусом", который государство, будучи не в состоянии
адекватно платить, обязывалось предоставлять своим гражданам, чтобы помочь
им в сложное время". Дмитрий Рогозин предлагает ввести президентский
мораторий на закон о "монетизации", а также создать Чрезвычайную комиссию
по рассмотрению комплекса причин январских потрясений с участием ведущих
профсоюзов и представителей парламентской оппозиции.

Екатеринбургское отделение партии "Родина" телефон: (343) 371-64-74
Источник: Агентство социальной информации

Выпуск листа на новом месте: 439

Оксфорд делает ставку на богатых иностранных студентов
они помогут поиздержавшемуся университету остаться на плаву
АНДРЕЙ ВЕТВИНСКИЙ
Новый вице-канцлер (глава администрации) Оксфордского университета Джон Худ решил
бороться с бюджетным дефицитом, угрожающим позициям старейшего университета Англии
в международной суперлиге вузов. Он распространил среди глав колледжей и деканов
факультетов документ, который является программой стратегического развития университета
на ближайшие годы. Часть финансовых проблем Худ предлагает решить путем сокращения
в Оксфорде числа мест для британцев и граждан ЕС. В то же время он намерен увеличить
на тысячу
мест представительство в аудиториях первокурсников-иностранцев, в том числе и
россиян, которые смогут заплатить за курс обучения минимум 8170 фунтов стерлингов.

всего лишь пятое место в мире
<То, что университет сумел сохранить свои позиции среди мировой элиты, можно
считать чудом. Если не принять радикальные меры, уровень преподавания в Оксфорде
упадет> - такой печальный вывод делает вице-канцлер. О том, что старейший университет
Англии в скором времени действительно может утратить свои позиции, говорит и
рейтинг, опубликованный в ноябре прошлого года газетой The Times. Оксфорд занимает
лишь пятую позицию в списке лучших высших учебных заведений мира. Его обогнали
вузы США - Гарвард (1-е место),
Беркли, Массачусетский технологический институт и Калифорнийский технологический
институт. Главной проблемой университета вице-канцлер видит бюджетный дефицит.
<Почти все основные области университетской деятельности страдают от хронического
недофинансирования> - таков приговор Джона Худа, отмечающего, что в прошлом году
дефицит составил 95 млн. фунтов стерлингов. <В то же время конкурирующие университеты
получают солидные прибыли и инвестируют доходы в научно-преподавательскую деятельность.
Конкурентоспособность
Оксфорда в долгосрочной перспективе возможна в случае большей финансовой безопасности
и автономии>, - утверждает он.
Источник: Газета "Газета" 27 января 2005г

Выпуск листа на новом месте: 438

Ректор МГУ получил орден за вклад в образование

Владимир Путин наградил ректора МГУ имени Ломоносова Виктора Садовничего орденом
"За заслуги перед Отечеством" второй степени, сообщила пресс-служба Кремля.

Согласно указу президента, Садовничий награжден за выдающийся вклад в развитие
отечественного образования и многолетнюю научно-преподавательскую деятельность.
// РИА "Новости"

Выпуск листа на новом месте: 437