Роман Ганжа Криминальный
талант Малькольм Брэдбери. Профессор
Криминале: Роман / Пер. с англ. Б.Кузьминского, Г.Чхартишвили, Н.Ставровской. - М.:
Иностранная литература; Б.С.Г.-ПРЕСС, 2000
Нам хотелось бы здесь
ответить вот на какие вопросы. Почему Криминале зовут Криминале? Прочие вопросы
мы сформулируем по ходу дела, и многие из них покажутся гораздо более значительными,
однако ответы на все эти значительные вопросы вы без труда обнаружите в тексте книжки.
Там, уж поверьте, разжевано все. Даже фамилия Криминале перестанет быть для
вас загадкой, если вы удосужитесь прочесть этот "остроумный, изящный и увлекательный
роман". Так он характеризуется в аннотации, и у вас нет никаких оснований не доверять
этой представительнице сразу двух богинь нынешнего пантеона - рекламы и критики.
Однако же мы не случайно задаем этот вопрос в самом начале, ведь между вопросом в
начале и ответом в конце по традиции располагается некая история, подробное описание
тернистого пути к истине, полное тревожного ожидания и прочих смутных предчувствий.
Мы как бы хотим сказать, что от рассказа - как и от женщины -!
мало проку, если в нем - в ней - нет никакой загадки. Мы лишь хотим придать нашему
рассказу ту долю весомости, которой, как правило, бывает достаточно для более или
менее легального укоренения в реальности. С этой последней мы для начала и познакомимся.
Как мы все с некоторых пор и на удивление безболезненно привыкли считать, реальность
- это то, о чем пишут газеты и вещает телевидение. Протагонист, от лица которого
ведется повествование, 26-летний журналист Фрэнсис Джей, симпатичный и культурный
парень, тоже обладал чем-то вроде такой привычки. В это нетрудно поверить - ведь
он получил специальность литературоведа в самой середине 80-х, в эпоху деконструкции
и бурно развивающихся компьютерных технологий. "Детективы-подмастерья, обличители
словесности, мы деконструировали все, что попадалось под руку: автора, произведение,
читателя, язык, речь, самое действительность. Ни одна улика не ускользала от нашего
взора, всякий текст подозревался в преступном умысле". Обратите внимание на употребление
слов "детектив" и "преступный" - они относятся соответственно к читателю текста и
к самому этому тексту. Мир - это дурно написанная книга, достойная, извините за грубость,
лучшего применения. История, рассказанная в этой книг!
е, вместе с ее назидательной моралью, - всего лишь жалкий фарс, грубо сколоченный
миф, и на самом деле нет никакой Истории, а есть лишь мешанина из не принадлежащих
никому высказываний, реплик и просто отдельных слов, в которой острый читательский
взгляд изредка обнаруживает настоящие жемчужины - чтобы поставить под сомнение и
их подлинность.
Вот в таком, с позволения сказать, настроении наш герой и принимается за Криминале.
"Криминале - текст, я - дешифровщик". В качестве текста Басло Криминале весьма
недурен. Великий аналитик современности, Лукач 90-х, король философии, единственный
уцелевший в условиях постфилософской культуры Классик Нашего Времени (эры модернизма,
постмодернизма, постпостмодернизма), матерый мыслитель эпохи гласности, интеллектуал
новой формации, титан мысли, харизматический метафизик эпохи Келвина Кляйна и теории
хаоса, переживший традиционные методы познания, поэт, прозаик, драматург, корифей
эротической фотографии... Однако и тут есть за что зацепиться неистовому детективу-деконструктивисту.
Это биография Криминале, его судьба - удивительная, противоречивая,
потайная, обманная, загадочная. Только вот загадка эта - не более чем головоломка
на листе бумаги, препятствие для чтения и загвоздка для интерпретации. Этакий милый
интеллектуальный детектив, обладающий несомн!
енно изящным и остроумным решением. Более ничего наш герой под "загадкой" не разумеет.
Но экспедиция в Европу все меняет. Теперь Криминале "был уже не текстом, который
я должен расшифровать, а человеком, которого мне предстоит выслеживать". Сперва
эта гонка по чужому следу кажется Фрэнсису беспредметной - еще бы, с таким-то образованием!
Однако вскоре предмет обретает первые признаки реальности вместе с тайной, контуры
которой все четче проступают сквозь словесные покровы. Неожиданно по мере продвижения
в глубь Восточной Европы - а Криминале именно оттуда - понятие реальности
вновь обретает старый метафизический смысл. Реальность - это тайна, похороненная
и забытая, но каким-то непостижимым образом управляющая нашими поступками и оценками.
Реальность - это всегда травма, которую наша память старается обойти стороной, и
как раз эти моменты сопротивления свидетельствуют о подземной вулканической активности
реального. Привычная смерть автора оборачивается сокрытием автора,
когда текст может посвященным сказать очень многое, а другим!
- тем самым высокомерным читателям эпохи IBM - ничего, когда есть автор
подлинный и автор мнимый, но при этом первый пишет так, как если бы писал второй,
как бы знающий тайну и стремящийся ее скрыть. Это называется мастерством риска.
Вместе с тайной возвращается История. Мы - и наш герой тоже - привыкли обходиться
без нее, мы обустроили на ее месте своего рода театр памяти, мы связали определенные
события с определенными эмоциями, избавив себя от необходимости переживать их, и
с определенными идеями, иллюстрациями к которым они прекрасно служили. Мы сделали
Историю целиком позитивной, ладно пригнанной и гладко отутюженной. Но История возвращается
как тайна и отсутствие, как то, что опущено в официальных хрониках и вымарано в неосторожных
мемуарах. Теперь, остро чувствуя близкое дыхание такой Истории, Фрэнсис заново
открывает для себя искусство деконструкции. Подлинная деконструкция состоит не в
том, чтобы уличить текст в апологии реальности, которой как бы на самом деле и нет,
но в том, чтобы увидеть во всех неясностях и противоречиях отпечаток вытравленной
из памяти альтернативной реальности, мало похожей на официальную.
Понятное дело, Криминале оказался замешан в деятельности восточноевропейских спецслужб,
играя роль двустороннего канала передачи шпионской информации, что позволяло ему
- разумеется, еще и по причине его безусловной талантливости - свободно перемещаться
по миру, дружить с главами государств и голливудскими звездами, публиковать книги
в странах обоих враждующих лагерей и иметь кучу денег. Эта куча хранилась на многочисленных
счетах в швейцарских банках и была, конечно же, не его. Она была тем самым "золотом
партии", которое никак не могут найти. Эти счета использовались для проворачивания
крупных тайных сделок, для покупки технологий, для шантажа и подкупа западных политиков,
чиновников и бизнесменов. Партия использовала Запад как банкирскую контору, и после
развала Системы обнаружилось множество претендентов на спрятанные миллиарды как с
Востока, так и с Запада. С этими деньгами оказалась связана почти вся руководящая
верхушка Новой Европы, и немудрено, что различного род!
а теории конца Истории и смерти автора были признаны официальной доктриной почти
повсеместно. Верхи, так сказать, пошли на беспрецедентное сокрытие Истории,
дабы сохранить деньги и власть. А вот и слова самого Криминале: "Но одно, мой
друг, я хорошо усвоил - не существует никакого будущего. Будущее - это то, что мы
выдумываем в настоящем, дабы навести порядок в прошлом".
Так почему же Криминале зовут Криминале? Слово crimen переводится с латыни
как 1) обвинение, 2) вина, проступок, преступление. Обвинение строится обычно на
реконструкции некой последовательности событий, на воспроизведении связной истории
преступления. Для того чтобы восстановить историю, требуется другая история - история
расследования, узнавания и различения. Это уже другое латинское слово - cerno, которое
означает 1) различать, видеть, 2) узнавать, определять. Слова crimen и cerno однокоренные.
Эти две истории - история преступления и история детективного расследования - имеют
один корень, они в каком-то смысле причастны друг другу. Одну не понять без другой.
Фрэнсис Джей осознал реальность Истории лишь после того, как сам ввязался в своего
рода детективную историю, играя в ней роль скорее свидетеля защиты, нежели обвинителя.
Криминале предстает хотя и в роли обвиняемого, но не в каком-то конкретном преступлении
- нам хотелось бы поверить ему на слово, что совес!
ть его чиста - а, так сказать, обвиняемого в чистом виде, то есть вменяемого,
которому в принципе можно вменить в вину. Человек вменяемый безусловно заслуживает
большего уважения, чем невменяемый, то есть такой, который не запятнан участием
в каких бы то ни было историях. Быть в истории - это на наш европейский лад и означает
пользоваться сознанием, мы просто иначе не можем. Быть в сознании - это и означает
быть вменяемым. Фрэнсису с непривычки, скажем без обиняков, сложновато управляться
в истории, в которую он попал, другими словами, ему трудно постоянно находиться в
сознании, ведь он привык к состоянию невменяемости, апофеозом которой стала его "букеровская
речь". Уметь контролировать ход истории, чувствовать внутреннюю логику событий, в
каждый момент четко осознавать, где ты - в самом начале или уже в конце, - все это
входит в европейское понятие сознания. Только дано это немногим. Быть европейцем,
быть в сознании, быть вменяемым (заметьте, мы тут н!
е говорим о морали или о чем-то в этом роде) - это и означает быть
Криминале.