[svoboda] статья: ТЬМА ВЕКОВ

Здравствуйте, свобода.

ГЕНИЙ ЭЛЛАДЫ
Смею утверждать, что именно сочетание гениальности мыслителя и поэта с отсутствием
физического зрения позволило Гомеру стать суперзвездой античного мира, лучи от
которой доходят и до нас через многие сотни лет.
Проницательность его взгляда открывает нам и суть человеческой натуры, и суть
целого исторического перехода общества от родоплеменных отношений к рабовладельческому
государственному устройству.
В своих поэмах Илиада и Одиссея, передававшихся из уст в уста от одного певца
к другому, Гомер ярко и живо описывает события Троянской войны XII века до нашей
эры. Эта война шла во время одного из великих переселений народов, которые, как
волны, накатывают время от времени, подчиняясь неведомым нам законам больших
циклов.
В Илиаде излагается эпизод из десятого года войны, а в Одиссее возвращение героя
на родину.
Неслучайно сам Гомер, великий слепой сказитель, отводит в поэме об Одиссее целую
главу подробному описанию того, как незрячий певец Демодок был приглашён царём
Алкиноем на народное собрание и с каким почтением к нему обращались и приглашённые
самодержавные цари, и судьи.
По словам Алкиноя, дар песни принял от богов он дивный, чтоб всё воспеть, что
в его пробуждается сердце. Вот мы и начали цитировать Гомера. А между тем, важно
сказать главное, существенное. Оно заключается в том, что Гомер обозначил в духовной
истории человечества переломный момент, когда люди, осознав священный характер
всего миропорядка, гармонии и разума, начинают противопоставлять его разрушительным
силам хаоса.
Против стихийных сил первобытного мира в Элладе выступили олимпийские божества,
создающие стройную систему мироздания.
В представлении древних греков и самого Гомера эти человеко-боги поселились на
Олимпе, который стал своеобразной небесной областью. Её обитатели в воображении
греков мыслились такими же, как люди, но только бессмертными.
В древних мифах и поэмах красочно и поэтично описывается их жизнь среди войн
и пиров, любви и ненависти, интриг и соперничества. Пение, звон оружия, несказанный
смех сейчас его называют гомерический постоянно оглашали священную гору.
И все перипетии событий, излагаемых Гомером, сходятся, в конечном итоге, к утверждению
важности духовного начала, к утверждению победы человека-борца, человека-деятеля,
к утверждению справедливости.
Я смотрю на мраморный бюст Гомера работы античного скульптора и вижу человека
с кудрявой головой прекрасной формы, с кучерявой бородкой и правильными чертами.
А лицо его, с запавшими глазницами, как у всех тотально слепых, обращено вверх
и как бы вопрошает Всевышнего, получая оттуда поддержку, а может, какую-то информацию...
И оно, это прекрасное лицо, удивительно спокойно. Мрамор поистине дышит мудростью.
Ещё бы! Он, незрячий, видел сквозь века и тысячелетия. И, может быть, ещё тогда
знал, что о нём скажут Шекспир и Пушкин, Маркс и Жуковский.
Документированных данных о личности Гомера, к сожалению, катастрофически мало.
Написано восемь биографий, и все они недостоверны. Известно, что семь греческих
городов соперничали между собой, пытаясь доказать, что гений родился именно в
них. Сейчас спорщиков осталось два Смирна и Хеос. Фактом является лишь то, что
жил он на берегу Средиземного моря. Именно оно, с ритмическими звуками набегающих
волн, дало стихам Гомера размер, который называется в литературе гекзаметр.
Время жизни мыслителя тоже неясно. Большинство исследователей, начиная с Геродота,
жившего в VI веке до н.э., считают, что Гомер жил в VIII веке до н.э., то есть
через несколько столетий после той самой десятилетней войны, которую греки вели
за город Илион, или Трою.
Считается, что он описывает события по следам сказаний и легенд, которые передавались
из поколения в поколение устно народными певцами рапсодами. Однако в текст вплетаются
подробности быта, моды, которые возникли позже. Изменились и нравы.
Уже в Гимнах Гомер описывает то, что пришло к людям после распада общинно-родового
строя с развитием торговли и рабовладельческих государств. Ныне несчастия добрых
становятся благом для низких граждан; законы теперь странные всюду царят: совести
в душах людей не ищи; лишь бесстыдство и наглость, правду победно поправ, всею
владеют землей.
В конце XVIII века исследование о личности Гомера и его времени провёл немецкий
учёный Вольф. Споры о мыслителе не умолкают поныне.
Греческий поэт Аристарх разделил каждую из двух гомеровских поэм на 24 песни.
Нашлись люди, которые объявили, будто это просто сборники текстов разных авторов.
Однако Гёте и Шиллер решительно протестовали против попыток расщепить поэмы на
малые песни, приписав их разным авторам. Они обнаружили единые стержень, стиль
и замысел произведений.
У нас, в России, Пушкин, Белинский, Герцен видели в Илиаде и Одиссее высокий
образец гуманизма и силы поэтического слова. Эти свойства хорошо видны в переводах
Гнедича и Жуковского.
Известно, что Пушкин откликнулся на перевод поэмы Илиада знаменитым двустишием,
которое написано тем же размером стиха: Слышу умолкнувший звук божественной эллинской
речи, старца великого тень чую смущённой душой.
А вот в трудах нашего современника историка Фоменко говорится, что Гомер это
фамилия французского дворянина, жившего в XVI веке. Он-де и собрал в две поэмы
богатый материал литературного творчества прежних веков. Аргумент учёного таков:
в Илиаде насчитывается 15 693 стихотворных строки, в Одиссее 12 110. Возможно
ли, задаёт вопрос Фоменко, удержать в памяти такое количество текста и передавать
его изустно на протяжении многих веков?
Дословно такой текст пронести через память тысяч людей, я думаю, нельзя. Но вполне
можно сохранить основной стержень изложения, время от времени внося в него несущественные,
как бы редакционные вкрапления.
Давайте же прислушаемся к звуку божественной эллинской речи и вызовем старца
великого тень, который подарил человечеству первый в истории памятник древнегреческой
и всей европейской литературы.
Мне хочется остановиться в этом очерке конкретно на том, что пишет Гомер о незрячем
рапсоде Демодоке во время посещения Одиссеем царя Алкиноя.
В организации публичных мероприятий важную роль играл распорядитель, который
был одновременно глашатаем. У Алкиноя эту должность занимал Понтонай.
Тою порой с знаменитым певцом Понтонай возвратился; муза его при рождении злом
и добром одарила: очи затмила его, даровала за то сладкопенье.
Как же почитали тогда незрячего рапсода Демодока? Стул среб-рокованый подал певцу
Понтонай, и на нём он сел пред гостями, спиной прислоняся к колонне высокой.
Лиру слепца на гвозде над его головою повесив, к ней прикоснуться рукою ему
чтоб её мог найти ондал Понтонай. И корзину с едою принёс, и подвинул стол и
вина приготовил, чтоб пил он, когда пожелает.
И дальше: Подняли руки они к предложенной им пище; когда же был удовольствован
голод их сладким питьём и едою, Муза внушила певцу возгласить о вождях знаменитых,
выбрав из песни, в то время везде до небес возносимой, повесть о храбром Ахилле
и мудром царе Одиссее.
И присутствовавший здесь Одиссей, не открывая пока что своего имени, стал слушать,
что о нём споёт певец сладкогласный.
Начал великую песнь Демодок; Одиссей же, своею сильной рукою широкопурпурную
мантию взявши, голову ею облёк и лицо благородное скрыл в ней. Слёз он своих
не хотел показать феакий-цам. Когда же, пенье прервав, сладкогласный на время
умолк песнопевец, слёзы отёрши, он мантию снял с головы и, наполнив кубок двудонный
вином, совершил возлиянье бессмертным.
Честно сказать, я не знаю, как выглядел этот двудонный кубок. Домыслите сами.
Но обратите внимание: Гомер ещё не называет пирующих греками. На их благословенной
земле пока что проживают феакийцы, аргивианы, ахейцы, данайцы. Греции как государства
ещё нет.
Читаем, однако, дальше о древнем рапсоде. Снова запел Де-модок, от внимавших
ему феакиян, гласом его очарованных, вызванный к пенью вторично; голову мантией
снова облёк Одиссей, прослезяся.
Были другими его не замечены слёзы, но мудрый царь Алкиной их заметил и понял
причину их, сидя близ Одиссея и слыша скорбящего тяжкие вздохи...Он феакиянам
веслолюбивым сказал: Душу свою насладили довольно мы вкуснообильной пищей и звуками
лиры, подруги пиров сладкогласной. Время отсюда пойти нам и в мужских подвигах
крепость силы своей оказать, чтоб наш гость, возвратяся, домашним мог возвестить,
сколь других мы людей превосходим в кулачном бое, в борьбе утомительной, в прыганье,
в беге проворном.
Не видится ли в описанных занятиях прообраз нынешних Олимпийских игр?
О чём же вздыхал Одиссей, слушая знаменитого певца Демодо-ка? Как сообщает нам
автор, слёзы героя были вызваны воспоминаниями о храбрости и верности боевых
друзей, о своём хитроумии, наконец, о чести и славе, которые добываются в сражениях.
Но не забудем, что в событиях, описанных Гомером, участвуют, помимо людей, и
боги.
И вот, когда Одиссей бросил во время соревнований с местными жителями камень
в форме диска, ...Афина под видом старца, отметивши знаком его, Одиссею сказала:
Странник, твой знак и слепой различит без ошибки, ощупав просто рукою; лежит
он отдельно от прочих, гораздо далее всех их. Ты в этом бою победил.
Одиссей был счастлив, услышав суждение старца, в которого на этот раз превратилась
сама богиня Афина. Он выиграл и в других видах спорта.
А царь Алкиной снова вспомнил о Дёмодоке: Пусть принесут его звонкогласную лиру.
Где-нибудь в наших пространных палатах её он оставил. Так Алкиной говорил. И
глашатай, его исполняя
волю, поспешно пошёл во дворец за желаемой лирой.
Судьи, в народе избранные, девять числом, на средину поприща, строгие в играх
порядка блюстители, вышли, место для пляски угладили, поприще сделали шире.
Тою порой из дворца возвратился глашатай и лиру подал певцу: пред собраньем он
выступил, справа и слева встали цветущие юноши, в лёгкой искусные пляске. Топали
в меру ногами под песню они; с наслажденьем лёгкость сверкающих ног замечал Одиссей
и дивился. Лирой гремя сладкозвучною, пел Демодок вдохновенный песнь о прекраснокудрявой
Киприде и боге Арее... Как их свидание первое в доме владыки Гефеста было, как,
много истратив богатых даров, опозорил ложе Гефеста Арей, как открыл, наконец,
всё Гефесту Гелиос зоркий, любовное их подстерегши свиданье.
Гефест, как известно из греческой мифологии, был хромым, владел кузнечным искусством.
Что же касается его супруги Киприды, то она была ветреной особой.
Демодок в подробностях описывает банальный сюжет о том, как Гефест, что называется,
накрыл любовников с поличным. Причём сделал это буквально. Он сковал особую сеть.
Пристроил её над кроватью. Сказал, что уезжает из дома, а сам с полдороги вернулся.
И, конечно, застал на своём ложе жену с Ареем. Гефест нажал на кнопочку сеть
проволочная опустилась и накрыла бесстыдников. Они никак не могли из неё выпутаться.
Сам же Гефест завопил, призывая богов в свидетели явного безобразия. Те явились
и громко смеялись, глядя, как обманутый хромоногий муж мечется по спальне. Тут-то
и слышался гомерический хохот богов Олимпа.
По словам певца, выручил Арея с Кипридой Посейдон. Дай им свободу! потребовал
он.
Боги осудили измену: Злое не впрок, заявили они, нахохотавшись. Над проворством
здесь медленность верх одержала. Как ни хромает Гефест, но поймал он Арея, который
самый быстрейший из вечных богов, на Олимпе живущих.
После того, как Демодок закончил свою весёлую песню, Одиссей вернулся по приглашению
царя Алкиноя к пиршественному столу. Но не забыт и незрячий рапсод.
Тою порой возвратился глашатай с певцом Демодоком, чтимым в народе. Певец посреди
светлозданной палаты сел пред гостями, спиной прислонившись к колонне высокой.
Полную жира хребтовую часть острозубого вепря взявши с тарелки своей (для себя
же оставя там боле), царь Одиссей многославный сказал, обратясь к Понтонаю: Эту
почётную часть изготовленной вкусно веприны дай Демодоку. Его и печальный я чту
несказанно. Всем на обильной земле обитающим людям любезны, всеми высокочестимы
певцы. Их сама научила пению Муза. Ей мило певцов благородное племя.
Так он сказал. И проворно отнёс от него Демодоку мясо глашатай. Певец благодарно
даяние принял.
После еды, обратясь к Демодоку, сказал Одиссей хитроумный: Выше всех смертных
людей я тебя, Демодок, поставляю. Музою, дочерью Дия, иль Фебом самим наученный
всё ты поёшь по порядку, что было с ахейцами в Трое. Можно подумать, что сам
был участник всему иль от верных всё очевидцев узнал ты...
И снова пел Демодок. Теперь о павших в троянской войне ахейцах. Одиссей плакал.
Но мудрый Демодок словами Гомера его утешил: Им для того ниспослали и смерть,
и погибельный жребий боги, чтоб славною песнею были они для потомков. Вечную
память, как сказали бы мы сегодня, обеспечила павшим героям песня рапсодов в
тысячах поколений. Так поэзия и религия позволяют людям открыть дверь в бессмертие.
Об этом в XX веке хорошо сказал Пастернак в своём Докторе Живаго.
Итак, мой дорогой читатель, вы прочитали и услышали несколько стихов из поистине
бессмертного творения великого Гомера. В них и мельчайшие подробности жизни
людей, и масштабное видение Истории, в которой мы с вами живём, соединённые божественной
лирой песнопевца с таким далёким прошлым.
Внутренний взор незрячего гения открывает уму и сердцу всех, кто его слышит,
картину жизни людей во всем её богатстве. Не так ли?
Людмила Лебединская

источник журнал наша жизнь.