Аналитика, эссе, интервью в Русском Журнале Аналитика, эссе, интервью

Даже чисто оборонительная доктрина может стать первым шагом к успеху – если только она решит свою главную задачу: обеспечение невозможности быстрой ликвидации России как субъекта мировой политики.

Конец зимы 2006 года – время больших юбилеев. Что ни день – то праздник. 25 февраля – полвека докладу Никиты Хрущёва на ХХ съезде "О культе личности и его последствиях". 2 марта – 75 лет Михаилу Горбачеву. 5 марта – 60 лет Фултонской речи Уинстона Черчилля (и в тот же день – годовщина смерти Иосифа Сталина). Если прибавить к этому ещё и недавнее 70-летие Бориса Ельцина, получится совсем плотный массив знаменательных дат. И вовсе не случайно, что сегодня эхо всех этих памятных событий звучит одновременно.

Холодная война

Общая стратегическая концепция, которой мы должны придерживаться сегодня, есть не что иное, как безопасность и благополучие, свобода и прогресс всех семейных очагов, всех людей во всех странах. Я имею в виду прежде всего миллионы коттеджей и многоквартирных домов, обитатели которых, невзирая на превратности и трудности жизни, стремятся оградить домочадцев от лишений и ! воспитать свою семью в боязни перед Господом или основываясь на этических принципах, которые часто играют важную роль.
У.Черчилль. Фултон, 1946

Для нас сегодня Фултонская речь Уинстона Черчилля – это эпохальное выступление одного из лидеров Запада, открывшая эпоху холодной войны – победоносной для англо-американцев. Тогда, в 46-м, всё было иначе. Черчилль если и был лидером, то лидером великого поражения. Поражение потерпела Британская Империя, которая как раз в те годы переставала быть империей. Поражение потерпела его, Черчилля, партия – обиднейшее из поражений, на пике триумфа II мировой войны. Поражение терпела, казалось, сама Западная цивилизация, отдавшая пол-Европы коммунистам и вот-вот, как тогда думали, готовящаяся распрощаться со второй.

Что было тогда в активе у лордов Запада, кроме изобретённой всего на три года раньше атомной бомбы? Ничего. Сувереном передового учения, захватывавшего умы интеллигенции по всему м! иру, выступала тогда Москва. Экономическая мощь была подорвана! великой депрессией и великой войной. Инициатива и энергетика главного победителя, сама по себе дающая моральное оправдание любым мобилизационным решениям, тоже была у Сталина. Деколонизация мира с неизбежным переходом огромной его части под прямое или косвенное влияние СССР тоже была делом времени. Даже формальная власть – и той Черчилль к 1946 году уже не имел.

Но, оказывается, не зря говорят, что терпящий поражение политик может превратить его в победу только при условии, что будет отстреливаться до самого последнего патрона. Это значит, что даже последний патрон должен быть выпущен во врага, а не себе в висок – и тогда может оказаться, что именно этот патрон – решающий. Черчиллю было не впервой. В 30-е он уже был в этой роли – полумаргинального консерватора-милитариста, выброшенного из политического мейнстрима и ждущего своего часа. Леди Астор на приёме в Кремле заявляла в присутствии Ллойд-Джорджа и Сталина: "с Черчиллем покончено!". Сталин, ! впрочем, тогда вслух в этом усомнился – и оказался прав.

В начале 30-х Черчилль, рядовой депутат парламента от консервативной партии, объявлял войну Германии едва ли не только от своего имени – а в 45-м оказался среди тройки победителей в мировой войне. В 46-м он точно так же, будучи практически в том же положении "рядового политика", объявил войну коммунизму – а в конце 80-х оказалось, что и эта война тоже выиграна.

В этом - великий урок Фултонской речи, в первую очередь, для России. Никакое поражение нельзя признать окончательным и бесповоротным до тех пор, пока есть хотя бы один патрон. В 46-м для Запада таким патроном оказалось ядерное лидерство. Сейчас понятно, насколько слабым и ничтожным, в сущности, было это преимущество Запада над СССР: фактически, это было простое лидерство в темпе, всего на несколько лет. Но его хватило по крайней мере для того, чтобы не проиграть сразу, в 40-е. И, тем самым, втянуть противника в долгос! рочную, изматывающую ресурсную гонку – а в конце концов и! победит ь в ней, в точном соответствии с рецептами модного военного теоретика генерала Фуллера.

А это значит, что и мы не просто "ещё не проиграли", но, в сущности, не проиграли ничего. Более того: коль скоро даже ядерное оружие удалось превратить из военного в невоенный инструмент власти – значит, эта трансформация возможна применительно к самым разным типам ресурсов (да-да, даже таким, как пресловутая труба – ресурс, в сущности, столь же временный, как и ядерное превосходство). И даже чисто оборонительная доктрина может стать первым шагом к успеху – если только она решит свою главную задачу: обеспечение невозможности быстрой ликвидации России как субъекта мировой политики.

Однако дело в том, что Фултонская речь – не про бомбу. Она – про универсальные, глобальные ценности, ради защиты которых эта бомба, собственно, и нужна. В этом и состоит сегодня политическая задача: найти такую формулу "русского Фулт! она", которая могла бы носить глобальный, всемирный характер. Ибо невозможно надеяться на победу в глобальной борьбе, отстаивая только свои, локальные, значимые исключительно для нас самих ценности. Если бы в Фултоне Черчилль говорил о необходимости защитить старую, добрую Англию с её достославными традициями и уникальной культурой от всеразъедающей красной чумы – скорее всего, у Запада не было бы шансов.

Сегодня у нас нет глобального всепобеждающего учения – наоборот, им обладает Запад. Призрак "глобальной демократической революции" бродит по миру почти теми же дорогами, которыми бродил в своё время "призрак коммунизма", материализуясь то здесь, то там либо в виде "цветных революций", либо в виде "гуманитарных бомбардировок". Радикальный салафистский ислам – лишь версия того же самого глобализма, переведённого на арабский; ещё неизвестно, кто бОльшие фундаменталисты – бородатые улемы из "Аль-Каеды&! quot; или их вчерашние инструктора из американских "неоко! нов" ;. Даже если сжечь всю российскую нефть и газ, у нас не наберётся столько энергии, чтобы в лоб противостоять этой глобальной революционной волне. Но у нас есть ценности – самые что ни на есть консервативные; и ради одной их защиты у нас должно хватить окаянства на свой собственный, русский вариант Фултонской программы.

Тем более, что опыт миропотрясающих речей есть и в нашей собственной истории.

Продолжение следует

Беларусь существует как проводник особой ценностной парадигмы только потому, что ее президентом является Александр Лукашенко. Он не просто гарант Конституции, он - гарант белорусской государственности, и мера его ответственности более чем высока.

Беларусь на фоне остальных государственных образований постсоветского пространства чаще всего представляют в качестве показательного картонного монстра: мол, "смотрите, дети, так вот делать нельзя". Усиленный двумя яркими захватами власти на Украине и в Грузии, этот фон очень ярок, как и любая типично "экспортная" картинка, ретранслируемая местной оппозицией и воспринимаемая западными институтами "продвижения демократии" в качестве красной тряпки. Возможно, еще более точной аналогией в данном случае может стать аналогия с рефлексом "собаки Павлова": экспортная модель демократии подразумевает сама собой рефлекторное выделение слюны при мелодичном звоне.

Сама Беларусь - как и должно быть - не является для экспортеров чем-то действительно важным и ценным: это просто не очень большая территория у западных границ России. Правит Беларусью "тиран" Александр Лукашенко, который ограничивает "демократические права и свобо! ды граждан". Уже этого более чем достаточно для того, чтобы в срочном порядке привести к власти прозападного, предсказуемого и нелегитимного президента: уж на роль Саакашвили всегда кто-нибудь да сыщется…

Проблема поиска своего "мишико" для Беларуси осложнена двумя принципиальными факторами: харизмой Александра Лукашенко и действительной готовностью белорусского общества консолидироваться вокруг фигуры президента. Таким образом, очередная "цветная революция" может породить эффект, обратный ожидаемому: на витке перемен новым "мишико" станет сам Лукашенко. Во всяком случае, два основных оппонента президента Беларуси - Милинкевич и Козулин - до роли "приемщиков" целой страны просто не доросли. В конце концов, может выйти и так, что нынешний президент будет легитимен уже в совершенно ином, западном, качестве.

Подобного развития ситуации боится и Запад, и, как это ни странно, сам Лукашенко, который сформулировал в докладе на Третьем Всебелорусском собрании удивительную для нынешней Беларуси концепцию сохранения государства. Стоит понимать, что эта концепция меньше всего похожа на экспромт харизматичного самодура или жесткую азиатскую программу действий кровавого тирана маленького государства. Текст доклада - это принципиальные положения развития Беларуси без президента Лукашенко. Очевидность того факта, что политический век "всебелорусского батьки" подходит к концу, вряд ли может быть кем-то серьезно оспорена. Сам Лукашенко очень хорошо видит и чувствует, что у него есть только два пути: или стать местным Ким Чен Иром, или выстроить такую государственную систему, при которой его уход не стал бы ценностной идеологической трагедией, в перспективе способной повлечь за собой развал государства.

Идеологической основой белорусской системы государственного управления (да и всей белорусской жизни) и извечной головной болью для Лукашенко является важная и для России проб! лема суверенитета. Не решив вопроса о суверенности Беларуси, президент уйти не может: ему некуда уходить из-за крайне узкого пространства маневрирования. Дело в том, что сегодня государство Беларусь существует как проводник особой ценностной парадигмы только потому, что ее президентом является Александр Лукашенко. Он не просто гарант Конституции, он - гарант суверенитета Беларуси, и мера его ответственности более чем велика.

Потому-то и выступление Лукашенко начал с декларативного признания самого факта суверенитета:

"Впервые за многовековую историю наш народ создал суверенное государство - Республику Беларусь. Сегодня наш суверенитет - реальный фактор мировой политики. Фактор, который уже никто не может игнорировать.

Мы сумели сделать нашу страну не только суверенной, но и экономически независимой, что гораздо сложнее".

Произнеся завет! ное слово трижды в двух абзацах, президент Беларуси словно бы ! "за был" о суверенитете и вернулся к этому уже в финале своего выступления, перенеся проблему исключительно в военную плоскость:

"В наше время ни одно государство мира не в состоянии гарантировать свою военную безопасность только за счет собственных вооруженных сил. Отсюда и стремление к созданию блоков, коалиций и союзов. Мы - не исключение. У нас есть сильный в военном и экономическом отношении союзник - наша Россия. Ни для кого не секрет, что у нас с Россией имеются совместные программы и планы, направленные на обеспечение военной безопасности нашего Союза. И мы это продемонстрируем летом этого года, на военных учениях.

Но, работая над созданием и обеспечением функционирования совместной военной группировки, мы ни на минуту не забываем о проблемах собственной белорусской армии, которая является основным гарантом суверенитета и независимости нашего госуда! рства, оплотом западных рубежей нашего Союза с Россией".

Все положения, уместившиеся между двумя этими высказываниями, можно и должно считать программой развития Беларуси безотносительно личности лидера. Вкратце эту программу можно охарактеризовать как создание мощного и экономически независимого государства с понятными всем отношениями "по вертикали" (участие трудовых коллективов, тружеников села etc в управлении государством) и "по горизонтали" (свободная коммуникация между поставщиками и потребителями товаров и услуг при переходе на качественно новый уровень производства). Придумать что-нибудь более внятное в нынешней ситуации вряд ли возможно. Осмелюсь предположить, что описанная выше схема не только сможет работать без Лукашенко, но и позволит Беларуси сохранить тот самый суверенитет, который является единственным условием выполнения описанной выше программы.

Справедливо и обратное: без суверенитета Беларусь обречена к прозябани! ю между Россией и ЕС, или под крылом большого восточного сосед! а, или ж е под руководством западных институтов демократии. И то и другое, в сущности, будет означать утрату Беларусью той или иной степени независимости, потому что настоящий суверенитет не может быть делегирован: сам факт делегирования снимает с государства огромную часть ответственности за свою будущую судьбу.

Суверенитет в докладе Александра Лукашенко - центральная "фигура умолчания", важность которой очень велика. Но даже у президента Беларуси сегодня нет ответа на этот принципиальный вызов времени. Указание на само существование суверенитета уже давно не работает (с таким же успехом о том же самом могут заявлять и Бельгия с Нидерландами, делегировавшие свою независимость ЕС). Реверанс в сторону России или упоминание о белорусской армии как о гаранте суверенитета - не более чем просто красивые слова. Во-первых, еще не факт, что Россия в состоянии обеспечить свой собственный суверенитет, не говоря уже о белорусском, да и при таком - самом выигрышном в данной парад! игме - раскладе никакого белорусского суверенитета просто не станет. Нельзя быть наполовину беременной. Во-вторых, армия же в XXI веке институтом защиты независимости являться не может. Сомнительно, чтобы на государственные границы суверенной страны кто-нибудь взялся покушаться, не имея на то серьезных поводов. Поводов вламываться в Беларусь нет (как ни крути, Лукашенко - это даже не Милошевич). И ничто о скором появлении подобных поводов не говорит.

Как будет выкарабкиваться из этой сложнейшей ситуации Лукашенко - одному ему, наверное, известно. Мы же, как сторонние наблюдатели, можем с грустью отметить, что президент Беларуси, подняв страну из хаоса, рискует дожить до ее краха. Понимая, что не уйти он не может, Лукашенко не знает, как создать прецедент существования небольшого суверенного государства на стыке России и Европы. Пока эта задача оказалась не под силу никому. Беларусь пока еще может стать единственным, уникальным в своем роде заповедником суверенности, к! оторая сама будет производить легитимных и независимых национа! льных ли деров.

Осталось выяснить самую малость: как этого добиться? Вопрос повисает в воздухе, и именно от ответа на него зависит самое ближайшее будущее Республики Беларусь.

Белорус видел, что произошло с бывшими союзными республиками. Белорус не испорчен импортным либерально-демократическим дискурсом. Белорус понял, что можно выжить, не принимая чужие правила игры. Поэтому белорус строит надежный "железный занавес".

Девятнадцатого марта - президентские выборы в Белоруссии. "Демократический" Запад объявил Лукашенко медиавойну¹. Кого выберут граждане "маленького СССР" - "батьку" Лукашенко или одного из безработных интеллигентов (Милинкевича или Козулина)? Вопрос риторический. Ответ ясен. Естественно, большинство белорусов проголосуют за Лукашенко и только за него. И не потому, что безграмотные и не имеют выхода в интернет, не потому, что запуганы. Дело тут совсем в другом.

Выступая на Третьем Всебелорусском народном собрании, Лукашенко призвал делегатов не реагировать "на этих людей"². И это не цитата из речи "последнего диктатора Восточной Европы", эта риторическая фигура основана на трюизме. Ведь в действительности Лукашенко никого ни к чему не призывал, он просто озвучил то, что думают (и как чувствуют) такие же простые работяги, как и он. Средний предс! тавитель Республики Беларусь действительно "на этих людей" не реагирует, не воспринимает их. Потому что по-другому, на другой частоте существует. Иначе осваивает жизненное пространство.

Я не собираюсь мифологизировать белорусскую нацию, просто после крушения советской империи обстоятельства сложились так, что у руководства страной (плохо это или хорошо) оказался бывший председатель колхоза Александр Лукашенко, человек от сохи. Хозяйственник. Кулак. Глава семьи и корпорации, батька. Как сказали бы носители американского офисного жаргона, топ-менеджер³. Именно топ-менеджер, а не "совок", либерал, диктатор etc. Все эти определения просто-напросто неприложимы к Лукашенко уже в силу того, что расплывчаты и идеологичны, я бы даже сказал, метафизичны. От Батьки же метафизикой и не пахнет. Скорее в поле автопредикации слова "Лукашенко" попадет слово "картошка", чем "метафизика". Это не хор! ошо и не плохо. Скорее даже хорошо.

Уверен, что у Лукаше! нко руки в мозолях. Такой тип существования в мире философы называют симпрактикой, когда то, что я делаю, является первичным и главным каналом передачи информации, а речь (которая есть результат теоретического акта) - дополнительным и второстепенным. Когда я живу, не успевая вернуться к себе (т.е. отрефлексировать собственную деятельность)⁴. "Акулы пера" и "отморозки" (как называет Лукашенко своих оппонентов), т.е. офисный планктон по преимуществу, гнобят Батьку за то, что не умеет говорить (хотя говорит-то он как раз sui generis хорошо, непосредственно, сочно). Но попробуйте взять интервью у мужика, который делает лапти. Он ведь в принципе к этому не готов. А готов он делать эти самые лапти, т.е. заниматься чем-то реальным - делом. Он, конечно, что-то вам скажет, но вы его ни за что не дешифруете. Да и лапти без него плести не научитесь. Так и Лукашенко.

Он не диктатор. Диктаторы любят писать книжки. Я же на двести про! центов уверен, что граждане Белоруссии никогда не смогут увидеть на прилавках книжных магазинов книгу, написанную Батькой (с названием типа "Как я строил будущее Белоруссии"). Лукашенко не говорит об управлении государством, он им управляет.

"Оранжевой революции" в Белоруссии не будет потому, что это не революция, не дело (и не деланье), не работа, не изменение⁵, но риторика, софизм. "Оранжевая революция" - сектор индустрии развлечений, а в постсоветской Белоруссии сфера услуг развита крайне слабо. Тем более, о каких каникулах может идти речь, если перед страной стоит цель через пять лет догнать (и перегнать) Запад по уровню жизни?

Средний представитель белорусской нации проголосует за Лукашенко⁶. Белорус видел, что произошло с бывшими союзными республиками. Белорус не испорчен импортным либерально-демократическим дискурсом. Белорус ощущает, что его страна в! осаде с 1991 года. Белорус понял, что можно выжить, не приним! ая чужие правила игры. "Открытое общество" Карла Поппера для мужика-хозяйственника словно голая степь, словно не закрытая на ночь квартира. Белоруссия, маленький СССР, для белоруса - крепость. Поэтому белорус строит надежный "железный занавес".

Белоруссия - единственная устоявшая после чудовищной катастрофы на ногах республика. Трудно переоценить весь ужас такого балансирования на краю, когда все вокруг рушится, а я стою. После Хайдеггера мы знаем, что в такой ситуации можно радикально вернуться к себе. И начать заботиться о собственном выживании. "Мы - советские люди - встали на защиту (во время Второй мировой войны) главного права человека - жить", - сказал Лукашенко, выступая на Третьем Всебелорусском народном собрании. Охваченная же ужасом забота есть понимание. Японцы называют это "услышать флейту земли". Т.е. вернуться к Месту, т.е. к проекту. Деррида, комментируя Хайдеггера, делает одно очень существенное замечание: Место - это вс! егда там, а не здесь. "...Место есть близость не данная, но обещанная"⁷. Место - это Земля Обетованная, Абсолютная Родина. Для белорусов это - та страна, в которой будут жить их дети (Лукашенко проводит политику повышения рождаемости). Та страна, о которой без капли лицемерия можно сказать: "Белорусь - я на тебя молюсь".

Примечания:

¹ На Беларусь сегодня вещают Free Europe (финансируемая американским конгрессом радиостанция, основанная еще во времена "холодной войны"), германская Deutsche Welle, Polonia (международный филиал польского государственного радио), Radio Racja (созданное специально для вещания на Беларусь польское "Радио Разум) и радиостанция, финансируемая Европейской комиссией.

^2! Президент имел в виду оппозиционных деятелей, пытавшихся организовать акции протеста во время проведения форума.

³ Не о таком ли типе профессионального управленца мечтал Макс Вебер?

⁴ Примерно в таком ключе Эмманюэль Левинас интерпретировал (позаимствованную Гуссерлем у Брентано) идею интенциональности как первичного нередуцируемого и нерепрессивного (т.е. не теоретического, не тематического, но этического) отношения к Другому. Сартр по этому поводу говорил, что интенциональность - это способность сознания быть вне себя.

⁵ Я уже писал про "оранжевые революции" в статье "Революция как уик-энд".

⁶ Соцопросы сулят Лукашенко победу в первом туре с 75 процентами голосов избирателей.

⁷ Жак Деррида. "Различие и Эсхатология". Эссе о творчестве Эмманюэля Левинаса.