Аналитика, эссе, интервью

Если в России начнет вещание телеканал, ставящий под сомнение легитимность российской власти, то Кремль, закрой он такой канал, не станет только поэтому более тоталитарным.

Литва запретила местным операторам ретрансляцию белорусского телеканала, потому что тот дезинформировал литовских зрителей. Отличный повод упрекнуть Запад в двойных стандартах. Но стоит ли в данном случае так делать?

По большому счету каждый раз, когда мы беремся рассуждать о демократических ценностях (в самом широком смысле этого чрезвычайно абстрактного понятия), мы "препарируем" не что иное, как вопрос системного соотнесения цензуры и самоцензуры. Соотнесение это комплексное, многовариантное и уж совершенно точно не сводится к простым рубленым формулировкам вроде "больше демократии - меньше цензуры", или "больше самоцензуры - меньше демократии".

Грубая, но все ж таки модель

Представьте себе, что ваш, Петрова, сосед по лестничной клетке считает вас личностью неинтересной и даже сам факт вашего существования принимает! за досадное недоразумение. Он имеет на это право. Это называется демократия. Теперь представьте, что соседу мало просто считать вас полудурком. Ему непременно нужно доводить эту информацию, при чем регулярно, до вашего сведения. Он, скажем, с энтузиазмом пишет письма и кладет их вам в ящик. Задумайтесь, пишет он, задумайтесь, жители квартиры Петрова, Петров много пьет и содержит двух любовниц. Это, что примечательно, все еще демократия, ведь в конце концов вы можете и не читать этих писем. Но это какая-то субъективно "не такая", не совсем правильная, не вполне идеальная демократия. Демократия с червоточинкой. Вот уже и жена, сначала потешавшаяся над соседскими эпистолами, как-то начинает нервничать и интересоваться, почему это вы часто задерживаетесь на работе? И почему вы, здоровый мужик, в конце концов не пойдете и не набьете морду соседу, раз это все неправда в письмах?

Дальше возможны варианты. Вы идете и бьете морду соседу, параллельно объясняя ем! у смысл этих своих, на первый взгляд, неинтеллигентных де! йствий. Вернувшись из больницы, сосед ваш как-то теряет охоту к публичному правдоискательству. Но это не демократия. Или вы колотите жену, чтобы тем самым спасти ее от излишней доверчивости к соседям. Но это тоже не демократия. Или вы начинаете писать соседу ответные письма, сообщая его близким, что он голубой. Ну, это не то чтобы не демократия, но и торжеством демократических ценностей тоже как-то не назовешь.

Наконец, есть еще одна стратегия - игнорировать соседские письма, а любые сомнения жены в экстренном порядке пресекать роскошными букетами цветов и романтическими походами в ресторан. Это ли самый демократический путь? Вот оказывается, что не совсем так.

Жить не по лжи

Как хорошо известно, любые жесткие поведенческие императивы в "чистом виде" зачастую малоприменимы на практике по одной простой причине: всегда найдется некое множество людей, которое этими моральными императивами не будет руководствоваться и, тем самым, в конкурентной борьбе ! сможет получить преимущество. Евреям нежелательно работать в субботу, православным - в воскресенье. Но крупный бизнесмен, считай он себя хоть самым православным из православных, пойдет на деловую встречу и в воскресенье, если встреча эта будет судить ему крупную выгоду.

"Не укради". Да. Но если для кого-то кусок хлеба - вопрос жизни и смерти (а такое на нашей планете, увы, случается сплошь и рядом), то украв кусок хлеба кто-то останется в живых, а кто-то, не решившись украсть, погибнет благородной смертью. Убивать плохо. Но если вас пытаются заколоть ножом в подворотне, с биологической точки зрения нет ничего глупее несопротивления.

Это все такие банальности, что вряд ли стоило бы о них упоминать, если бы не одно "но". Когда мы из области привычных, "материальных" ценностей переносимся в область ценностей информационных, мы как-то перестаем видеть это очевидное. Кто знает, может быть всему виной то, что в информационную эпоху м! ир вошел совсем недавно, но факт остается фактом: трюизмы жизн! и реальн ой в декорациях виртуального мира нам таковыми не кажутся.

Имеет место следующий тезис:"В демократической стране не бывает и не должно быть цензуры". Но каждый, кто хоть немного знаком с "кухней" информационных войн, знает, что такая установка в абсолютном своем приближении имеет ровно столько же практического смысла, как известное изречение про "поставь другую щеку".

Шершавым языком

Нет в современном мире оружие сильнее пропаганды. Она заставляет верить в то, что Кока-Кола отличается по вкусу от Пепси-Колы, хотя реальные эксперименты подтверждают - большинство людей на самом деле не определит, какую именно колу пьет. Она заставляет американцев верить, что именно они (на худой конец они вместе с англичанами) разгромили Гитлера. Пропаганда может заставить один народ ненавидеть другой, или одну население одной страны ненавидеть население всех остальных стран мира.

Пропаганда может многое. Пропаганда может почт! и все. И, самое главное, использование пропагандистских методов может существенно удешевить процесс достижения самых разных целей. В частности, и большевики убедительно доказали это всему земному шару, пропагандистский инструмент очень удачно можно использовать для смены политических режимов. Все инспирированные США "оранжевые" революции в странах бывшего соцлагеря доказали то же самое.

Давайте-ка не будем тут останавливаться на излюбленной теме споров "либералов" и "почвенников": считать ли США, в связи с тем, что Белый дом тратит на функционирование здоровенной пропагандистской махины миллиарды долларов, фашистским государством. Не принципиально это в данном случае. Принципиально помнить, что защита от пропагандистского воздействия - это ни в коей мере не мерило нравственности.

Просто не критерий

Итак, Литва запретила белорусски! й канал. В этой связи Литве можно вспомнить многие претензии &! quot;сла вян" к "прибалтам" и вообще поразмышлять на тему отсутствия демократии в одной отдельно взятой европейской республики. Но размышления эти будут непродуктивны, потому что цензура заграничных поставщиков информационного контента в принципе не является показателем демократичности/недемократичности политического режима. Это как с приемами самообороны. Их может использовать и порядочный человек, и негодяй, но никто не назовет за этом самбо или карате сволочными видами спорта.

Точно так же и не очень демократичный Пакистан может запретить индийский канал, и совсем не демократичный Китай может запретить неподконтрольное иновещание. При этом когда Франция запрещает два неугодных ей телеканала, она не становится вот только поэтому менее демократичной. Вы поймите, если в России вдруг начнет ве! щание телеканал, попросту ставящий под сомнение сам факт легитимности российского политического руководства, то Кремль, если такой канал закроет, не станет только поэтому более тоталитарным.

Белорусский телеканал к Литве как к государственному образованию относился без всякого пиетета. Литва "закрыла" белорусов, "закрыла" в масштабах своей внутренней логики вполне за дело, но все ж таки совершила при этом ошибку. Она поставила себя в один ассоциативный ряд с Белоруссией, которая ровно из той же внутренней логики, аналогичной литовской, "закрыла" все украинские телеканалы. И теперь в том, что касается информационных войн, у Литвы против Белоруссии есть только один реальный аргумент, мягко говоря, весьма субъективный: литовский режим "правильней" белорусского. В мире большой политики, впрочем, и такой аргумент зачастую оказывается решающим, но это уже со! всем другая история.

Нас окружают другие. Если вглядеться в их лица, особенно поутру - то и дело премерзкие рожи. А вечером лица все больше усталые, видимо, из-за дневных злодейств. Хотя на самом деле, кругом только свои, и нам с ними жить и работать.

На одних новостных лентах от новости "В Санкт-Петербурге ранена девочка-мулатка" предлагается перейти к новостям в духе "Демонстрация антифашистов", а на других - к новостям типа "5-летнюю девочку выкинули из окна". Это разделение отражает и настроения читателей. Для одних нападение на ребенка - повод обсудить политические проблемы, для других - задуматься о проблеме насилия.

И если первый путь неизбежно приводит к клейму "таджикская девочка" (тм), то на втором пути еще можно найти не ярлыки, но имена. Это имена: Лилиан Сиссако, Роман Лебедев¹, Кристина Санникова², Хуршеда Султанова³! , а еще это безымянные дети из Новосибирска, Иванова, Кемерово, Канаша, Ортона⁴, других городов и поселков, и многочисленные младенцы-подснежники, вытаивающие из-под глубоких снежных завалов.

Сейчас ребенку нужно погибнуть или пострадать каким-то особо нелепым и жестоким образом, чтобы заслужить право на имя и особое упоминание в прессе. Смерть ребенка от рук близких все реже дает право на имя в новостях, смерть же от рук незнакомцев, нелепая и жестокая, в привычку еще не вошла и вызывает отклик. Но все чаще отклик этот звучит как "да что вы нам все пишете о ваших таджикских девочках!".

Ну да, писать и впрямь нужно о чем-нибудь другом. Все эти "информационные поводы", в конце концов, лишь темная, угрожающая масса незнакомцев, не имеющих ни лиц, ни имен.

Страшно, но иногда монитор перестает отделять от чужаков, и тогда приходится смотреть им в глаза.

***

Окончание второй пары на первом ку! рсе ощущалось заранее - по запаху горелой капусты. Студенты, п! о больше й части, не требовательны. Но переваренные сосиски, блеклые пирожки без намека на начинку, так называемая пицца (ломоть теста, кружок колбасы, стружка сыра, капля кетчупа) расходились лишь потому, что студенты, по большей части, еще и очень хотят есть. Две мрачные женщины в темной одежде - работницы столовой - катастрофически плохо готовили. А говорили по-русски они еще хуже, чем готовили.

Одна из них жила со мной в одном районе, около одной автобусной остановке. Неудивительно. Иногда мне казалось, что все подобные женщины живут у нас, на улице Гурьянова. Летом они ходили в шлепанцах с загнутыми носками на босу ногу и пестрых халатах от дома к магазину по дорожке из песка, в которой из года в год тонула очередная полоса халтурно проложенного тротуара. Из песка, вопреки законам самосохранения, пробивался чахлый куст конопли. На автобусной остановке, прячась то от солнца, то от дождя, сидели на пятках мужчины тех женщин. Отпускали невнятные комментарии вслед прохожим. По! дростки из чужих семей вели свою темную и загадочную жизнь в прокуренных подъездах. Живой баран, привязанный у лавочки с продуктами, по дороге туда - и дым с мангала по дороге обратно. А потом к такой маленькой лавочке приехало так много милицейских машин, но если хозяева, в результате, и сменились, никто не заметил разницы. На лицо все они одинаковые.

Когда занятия начинались с первой пары, мы иногда мучались в одних и тех же тесных маршрутках и набитых вагонах метро с работницей столовой. Она редко поднимала глаза от пола, но со временем мы стали узнавать друг друга и здороваться.

Кончался семестр, и даже самые безалаберные из моих однокурсников начали понимать, что норма права - это всего лишь общепринятое правило поведения, установленное или санкционированное государством и подкрепленное его принудительной силой. Но качество еды в столовой не улучшилось. Будущие юристы, отчаявшись найти начинку в пирожках, перешли на сухарики и шоколадные батончики, закладыв! ая основы своих профессиональных язв и гастритов.

Однажд! ы я заде ржалась на факультете до позднего вечера. Я ловила рукава куртки и распутывала шарф, когда услышала, что из студенческой столовой доносится музыка. Кто-то играл на разбитом пианино. Бывшие хозяева здания не стали вытаскивать инструмент из подвала и оставили его поколениям студентов, подбирающих "Мурку" для исполнения двумя пальцами. Но на этот раз кто-то играл действительно хорошо и уверенно. Незнакомая классика, печальная мелодия. Музицировала, как оказалось, работница столовой. Видимо, на факультете она работала не по специальности.

Прошел год, и все, кто так и не разобрался с определением нормы права, покинули факультет. Бесследно сменился и персонал столовой. В одно светлое осеннее утро факультет кипел новостями. Взорван дом 69 по улице Гурьянова. Все кого-то искали, обзванивали родных, друзей, повод позвонить забытой любви. Вдруг бывшая одноклассница сама пострадала или хоть что-то видела? Бывшая одноклассница рассказала:

в ток-шоу п! о одному из каналов гость студии произнес "А в этот момент ведь на нас может свалиться Луна..." и за окном раздался грохот. "Шинный завод что ли взорвался", - подумала рассказчица
через несколько минут она пришла в себя и обнаружила, что стоит у окна с вырванными из розеток проводами от телевизора и видеомагнитофона в крепко сжатых кулаках.
за домами к небу поднимается дымный гриб. Соседу плохо с сердцем, вызвали скорую. В последнем подъезде вылетели стекла из окон.
утром к кинотеатру Тула навезли ларьков с едой, почему-то сплошь хот-доги и газировка. Еду раздавали бесплатно, и брали ее в основном не пострадавшие, а какие-то посторонние гуляки
наверное, те же, кто снимался парочками в обнимку на фоне взорванного дома
через пару дней, гуляя по набережной неподалеку от дома 69, рассказчица крикнула своей собаке: "Ищи палочку", и послушный пудель принес хозяйке ножку от кухонного стола.

В доме 69 была лакокрасочная мастерская,! там жил а многодетная семья учительницы химии, и рядом часто ставила свой выносной ларек мороженщица. Я бы не удивилась, если бы узнала, что там жила и женщина из столовой.

Все мы стали нервными. За факультетом сносили старые хрущевки. И когда раздался грохот, здание ощутимо вздрогнуло, вздрогнули и студенты с преподавателями, а полная и меланхоличная чеченка Л. неожиданно вскочила с места и с криком побежала куда-то по проходу между партами. Ей показалось, что началась бомбежка. Однокурсницы отпаивали ее кипяченой водой с кафедры и успокаивали. Позже, когда ее агрессивный брат в драке с болельщиками другого факультета устроил противнику серьезное сотрясение мозга, они оба отчислились и уехали к родне.

Мы спорили на политологии и истории, мы перешли со своими спорами в Интернет, выбирая собственные адские круги антитезисов и контраргументов, своих собственных других. Кое-то выбрал в другие плохо-говорящих по-русски соотечественников, и такие люди оказались окружен! ы врагами в родных городах на работе и дома. Некоторые выбрали в другие собственных власть предержащих, и немедленно оказались под гнетом безжалостных тиранов. А у кого-то уже были на присмотре старые-добрые другие из жестокой заграницы и коварных тайных обществ.

Нас окружают другие. Если вглядеться в их лица, особенно поутру - то и дело премерзкие рожи. В зеркале, правда, часто та же чепуха. А вечером лица все больше усталые, видимо, из-за дневных злодейств. Казалось бы, каждый из нас может быть убийцей ребенка. И все же нет. Никто из нас не может. Ведь, на самом деле, кругом только свои, и нам с ними жить и работать, смотреть в их лица и узнавать их имена.

Примечания: