Выпуск 1006
Григорий Зинченко
Побег из Бухенвальда
(продолжение)
Девятое мая
Утро. Хозяин и хозяйка празднично одеты. Обе девушки, дочери хозяина, вышли в
нарядных платьях, с красиво уложенными волосами. Только сейчас я обратил
внимание, что это были очень милые особы. Во время завтрака хозяин с
торжественным видом объявил:
- Сегодня закончилась война с Россией.
От радости я подпрыгнул за столом и спросил:
- Какое сегодня число?
- Девятое мая,
- Девятое мая, а сколько дней я прожил у вас?
Хозяин заглянул в блокнот и ответил.
- Девятнадцать дней. За девятнадцать дней ты набрал десять с половиной
килограммов.
Я стал подсчитывать в уме, сколько же я прожил в лесу - вышло сорок шесть дней.
Сорок шесть дней, а когда я жил в лесу, мне казалось, что прошло не меньше трех
месяцев. Какие это были дни! Я как бы про себя проговорил.
- Сорок шесть дней.
- Что ты сказал? - спросил хозяин.
- Сорок шесть, - ответил я по-немецки.
- Это ты сорок шесть дней жил в лесу?
- А откуда вы знаете, что я жил в лесу?
- Я все знаю, на второй день я обнаружил твое белье на дереве. Принеси его сюда.
Теперь я понял, что он все знает обо мне, но я уже не боялся его, да и война
окончилась. Я принес рубашку и подал хозяину.
- А теперь расскажи нам, откуда ты?
Я стал рассказывать ту же неправду, что говорил раньше, но хозяин меня
остановил. Он развернул рубашку и держит ее, как будто получил в награду.
- Элла, - обратился он к младшей дочери, - прочитай надпись на рубашке.
Элла подошла к хозяину, внимательно присмотрелась и говорит:
- Бухенвальд.
- Это твоя рубашка, - спросил хозяин, - или ты ее украл?
- Моя.
- Тогда расскажи, откуда она у тебя взялась и не бойся. Гикто тебя здесь
не
тронет.
И тут я им открылся.
- Моя фамилия Зинченко, зовут действительно Гриша.
И я стал рассказывать подробно о своей жизни, начиная с того момента, когда меня
забрали на работу в Германию. Мой первый побег. Все пришли в ужас, услышав о
тех
мучениях и пытках, которые применяют к людям в Дрезденской тюрьме, от рассказа
о
подземном театре, где люди наслаждались человеческими мучениями. Тут меня хозяин
немного прервал и добавил, что он слыхал о таких театрах. Там обучают жестокости
молодых офицеров - заставляют привыкать к виду крови и мучениям людей. Я
продолжил свою историю о Бухенвальде и как я спасся от крематория. Когда я
закончил свой рассказ, хозяин рассказал, что произошло с Бухенвальдом.
- Когда американцы бомбили стены Бухенвальда, чтоб арестанты могли разбежаться,
то оказалось, что весь лес окружен немецкими войсками и всех, кто пытался бежать
- расстреливали. Было даже объявлено по радио, что если кто заметит
подозрительного мужчину или женщину, нужно сообщить в полицию. Арестанта можно
опознать по выстриженному кресту на голове, вот и Григор говорит, что сбрил этот
крест перед побегом.
Так в разговорах и воспоминаниях прошел праздничный ужин. С того дня я
добровольно проявлял усердие: кормил лошадей, коров, делал уборку в сараях. За
все мои старания меня кормили досыта, сколько я хотел. Так как мы кушали,
наливая из общей миски каждый себе, я старался весь жир собирать в тарелку, к
тому же, если кому попадался жирный кусок мяса, то его отдавали мне. Я поедал
все это с неизменным аппетитом. Когда же начались полевые работы и все уходили
в
поле, я оставался один и был за хозяина. Продолжал проверять свой вес и
радовался, что ежедневно прибавляю по полкилограмма.
Иногда я выходил в городок и бродил по улицам, которые были переполнены
войсками.
Как-то в воскресный день хозяин дал мне хороший костюм и предложил пойти в город
вместе с Эллой, быть ее телохранителем, ведь город переполнен военными. Я стал
своим человеком в этой семье. Хозяйка относилась ко мне доброжелательно, но
девушки разговаривали со мной только тогда, когда нужно было передать
какуюнибудь просьбу родителей. И вот, когда мы гуляли с Эллой по городу, я
спросил у нее:
- Знаешь ли ты семью, в которой работают русские парень и девушка?
- Да, знаю.
- Можешь ли ты меня отвести к ним? Я хочу поблагодарить их за ночной обед.
Мы вошли в дом. В зале сидела хозяйка и ее работница, которую я хорошо запомнил
как землячку. Элла и хозяйка дома обнялись, а я сделал поклон головой. Хозяйка
стала спрашивать Эллу обо мне, но я ответил сам.
- Вы меня видели, может, уже забыли?
Она внимательно посмотрела на меня и говорит:
- Нет, я никогда тебя не видела.
Тогда я спросил у землячки, помнит ли она меня, но и она отказалась. Я
поблагодарил хозяйку за ночное угощение, которое получил от нее, когда полицай
привел меня на допрос, а девушка и парень были переводчиками. Девушка позвала
парня.
- Ваня, иди сюда. Ты узнаешь этого парня?
- Нет, я его никогда не видел.
- А помнишь, как-то ночью полицай привел мальчишку, и мы переводили ему?
- Помню.
Но когда я заговорил с ними на украинском языке, то они сразу вспомнили. Я стал
частым гостем в этом доме, и они познакомили меня с другими украинцами, которые
жили в этом городке. Когда мы собирались вместе, то делились новостями. У всех
было одно желание - скорей вернуться на Украину. После таких встреч с земляками
у меня не проходили мысли о доме, хотя здесь мне было очень хорошо. По
воскресным дням мы ходили в церковь. После служения хозяин мне рассказывал об
Иисусе, но мой немецкий был очень ограничен, и я больше догадывался, чем
понимал. Однажды после воскресного служения я сказал хозяину, что открылись
лагеря, куда собирают русских для отправки на Родину, и я тоже хочу возвратиться
домой. Эта новость его сильно опечалила. Я ожидал, что это обрадует его, ведь
лишний рот за столом, но он не советовал мне возвращаться, уговаривал, чтоб я
остался жить у него. Он предупреждал, что меня могут обвинить в измене Родине,
и
я уже почти решил оставить мысли о доме, ведь тут я чувствовал себя в
безопасности. Эллу я уважал как родную сестру, но частые прогулки по городку
нас
сблизили. Она рассказывала об отце, какой он хороший, что отец очень гордится
мною и всем рассказывает, как спас меня. Он всегда мечтал иметь сына и меня
принял, как сына. Моя душа разрывалась надвое. Мне хотелось остаться в этом
доме, но как только я вспоминал Украину, своих родителей, моих братьев и сестер,
душа моя рвалась домой. Все чаще по вечерам заходил разговор на эту тему, но
я
старался уйти от этого разговора, а на прямо поставленный вопрос отвечал: <Еще
подумаю>. Когда я проходил по коридору второго этажа, смотрел на двери. Первая
дверь была кабинетом хозяина и потом их спальня. Затем шла спальня Мэри, а
за ней Эллы. Здесь я останавливался и мне хотелось постучаться в дверь и
пожелать ей спокойной ночи, но я этого никогда не делал, так как считал, что
это
неприлично. Проходил еще две комнаты, которые были уже пустые - француз и поляк
уехали. Самая последняя комната моя. Это мой дом, делай, что хочешь, отдыхай,
читай. Книг русских мне принесли много, было время - я читал,
но сейчас не до книг. Ложился в кровать, все хорошо, только бессонница мучает,
домой хочется. Начинал мечтать, как вернусь домой, какая будет радость. Мы уже
не виделись три года. Возможно, кого-то уже нет в живых,
ведь шла война. Но мысль о том, что родителей нет в живых, причиняла мне муку
и
я сразу отгонял ее в сторону. Хотелось верить, что все хорошо, скоро увижу
своих. Вернутся прежние счастливые времена, когда за родительским столом
собиралась вся семья. Обеды наши не были такими сытными, как у этого немца, зато
веселья за столом было больше. Почему-то вспоминалось все
хорошее. Веселые, с искорками насмешки глаза отца часто представали перед моим
мысленным взором, и в такие минуты я готов был снова обречь себя на трудности,
лишь бы попасть домой. Всегда старался думать, что родители живы. Они меня
провожали, и они меня ждут. И я останавливался на одном: мне нужно возвращаться
домой. Съездил с друзьями на велосипеде в русский лагерь переселенцев, который
находился примерно в двадцати километрах. Посмотрели на жизнь в лагере. Народа
там было много, кормили хорошо. Рассказывали, что сюда приезжают вербовщики из
Аргентины, Бразилии. Те, кто не хотел возвращаться обратно в Россию или на
Украину, записались на очередь, чтоб выехать в какую-нибудь страну. Туда
старались
брать семейных. Эти люди должны были пройти медицинскую комиссию и потом их
увозили в другой лагерь. Конечно, лагерей было много, а желающих
остаться в Европе - еще больше. Но я окончательно решил ехать домой, и ничто
не
могло повлиять на мое решение. Прощальный вечер прошел грустно, и это
понятно. Хозяин совершил молитву надо мной. Мы обменялись адресами и
распрощались. Я не знал, как отблагодарить хозяина и только повторял:
- Бог вам заплатит за меня.
На следующий день отправился в лагерь. Делать там было нечего, и мы организовали
группу велосипедистов, которые ездили по деревням и просили продукты для общей
кухни. Я был доволен этой работой, ведь так быстрее проходило время. Когда мы
ездили по селам, вели себя прилично и были довольны тем, что нам давали. Но
существовала другая группа людей, которая занималась разбоем и прославилась
своим пиратством. Проявляли наглость, грабили и награбленное привозили в лагерь
для общего пользования. У них даже появились мотоциклы с коляской. Но я к таким
людям не присоединялся, поскольку считал себя верующим. Однажды наша группа
примерно из пятнадцати человек выехала в направлении <моей> деревни. Я
проговорился, что здесь недалеко живет мой хозяин. Все сразу же изъявили желание
поехать к нему. Я согласился, но при одном условии, что мы ничего просить у него
не будем, даже яиц, ведь он был такой добрый ко мне. Воображая из себя героев-
победителей, мы вихрем внеслись во двор и я, как свой человек, иду к дому. На
крыльцо вышел очень взволнованный хозяин дома. Оно и не удивительно, ведь слух
о
русских, как о грабителях, дошел и до него. Я подошел к хозяину и снова стал
благодарить за спасение моей жизни. Взгляд его сразу потеплел, а тут и хозяйка
вышла на крыльцо. Нас пригласили в дом, накрыли стол и принесли ящик вина.
Сколько я жил у них, ни разу не видел, чтоб в этом доме пили вино, поэтому был
крайне удивлен. Прошло уже четыре года как я пил вино и знал, как болит голова
после этого. Решил выпить совсем немножко, но даже от такого количества у меня
закружилась голова. Я обратил внимание, что за столом не было Эллы.
- А где Элла?
- Она больная и лежит в своей комнате.
Я очень растерялся, не ожидая такого ответа. Поднялся на второй этаж, несмело
постучал в комнату Эллы и зашел. Да, действительно она была больна. Немного
посидел, поговорил. В последний раз я попрощался с Эллой. В ответ она покачала
головой. Так и уехал в лагерь. Это было последнее свидание с этой семьей. Через
несколько дней нас отправили на родину. Подали машины, загрузили наши вещи и
прощай, Германия!
Эта история не выдумка, а действительная жизнь Григория Зинченко.
***
Это сообщение от автора Michael Burchak
за номером 1006
на тему [Dailyreading] книга,
опубликованое в день 2006-11-06 и в час 06:33,
разошлось для 19
участников телеконференции Ежедневные духовные чтения
