Эта собачья история не столько о собаках, сколько о нас, о людях. О жестокости взрослых, которая оборачивается жестокостью детей, и даже стопроцентная справедливость оказывается не такой однозначной. 

Время было летнее, час поздний, двор пустой. На тротуаре, под косым лучом разбитого фонаря, сидело прелестное дитя лет десяти в окровавленной розовой футболке и рыдало в голос. В то время мне вообще везло на подобные встречи. Подумалось, что домой я теперь попаду только ночью – сначала «скорую» вызывать, потом, может, и ментов, да еще объяснять безутешным родителям, что я тут не при чем.

Но в тот раз все оказалось, слава богу, проще. На коленях у девчонки лежала большая черная псина, и кровь была ее. Левый бок был нещадно располосован ножом, и под сандалией у девчонки уже натекла приличная лужа. «Все мимо идут, говорят, брось ее, бродячая, все равно сдохнет, - прогнусила она сквозь сопли, - а я не могу-у-у-у, она дыши-и-и-ит!»

Собственно, я была того же мнения, что и все прохожие. На первый взгляд собака была уже не жилец, почти не скулила, только хрипела.  Но совершенно случайно именно я знала, что в полукилометре от этого двора работала круглосуточная «ветеринарка». А возле мусорного бака, аккуратно сложенный, лежал большой кусок полиэтилена из-под чьего-то нового холодильника.

То есть в наличии имелось – зареванное дитя, подыхающий зверь, средство переноски и «ветеринарка» в зоне доступности. Мизансцена прозрачно намекала, что против судьбы не попрешь.  Мы взвалили псину на наши импровизированные носилки и понесли. Она лежала смирно, закатив глаза и вывалив бледный язык.

Уже на полпути я была уверена, что собакина душа отлетела, но девчонка позади меня так непримиримо хлюпала носом, вцепившись в свой край полиэтилена, что я трусила ей об этом сказать. «Пусть ей ветеринар скажет, - думала я малодушно, - недалеко уже».

Под беспощадным галлогеновым светом кафельного коридора «ветеринарки» псина оказалась молодой девочкой-лабрадором. Еще живой.  Ее быстро подхватили, взгромоздили на стол, и пока я отвечала на вопросы, а девчонка звонила куда-то по моей мобиле, молоденькая лаборантка сноровисто выстригла раненый бок.

Кровь уже почти не текла, и стало видно, что это за рана. Резким шрифтом с глубоким проворотом в углах на боку у псины было вырезано - «сука». И от того, что причину собачьего мучения можно было прочитать, меня, наконец, замутило.  Пожилая ветеринарша цепко схватила меня за талию и не дала упасть.

«Тиха-тиха, какой народ нервный, чуть что – в обморок, - бормотала она, вытаскивая меня в коридор. - Будет жить, будет, порезы поверхностные, совсем ничего страшного».  В коридоре девчонка оглушительным шепотом ругалась с собственным папашей, прилетевшим на писк своего детеныша.

Папаша защищал выстраданное право взрослого на покой и порядок в доме. Девчонка самозабвенно сражалась за право ребенка на личное милосердие. «Я сама за ней убирать буду, и гулять, и купать, и все!» – шипела она, вытянувшись в тетиву и сжав кулаки до белых костяшек. Читать далее