Узбекистан: Лечение детей с лейкемией «противоречит национальному менталитету»?
2009-08-12 13:30 Евгений Львов

Использовано фото с сайта Umma.Islam.Ru

Сегодня в Узбекистане, по официальным данным, около четырех тысяч детей больны онкологическими заболеваниями. «Для меня эти ребята как родные, - поясняет главный детский онколог министерства здравоохранения Узбекистана Камоллидин Рамизович Нуриддинов. - И хотелось бы, чтобы мы, взрослые, чаще задумывались о том, что есть маленькие люди, которые нуждаются в нашей поддержке».

Противоречат национальному менталитету

В Узбекистане родители десятков детей и подростков, которым поставлен диагноз «лейкемия» и спасти которых может только пересадка костного мозга, слышат от врачей одно и то же: «Нет разрешения на операцию». Власти не спешат идти на контакт с медицинским комитетом по этике, который пытается достучаться в закрытые двери чиновников с одной-единственной целью - объяснить, что трансплантация костного мозга - это шанс выжить для десятков ребят. Проблема заключается в том, что сегодня официально нет ни запрета на проведение операций по трансплантации костного мозга детям, ни официального разрешения на подобные операции. И поэтому – следите за логикой - эти операции не проводятся.

Кроме того - местные чиновники объясняют отсутствие официального разрешения подобных операций тем, что «они противоречат национальному менталитету». То есть спасти детей – противоречит менталитету, а вот обречь их на мучительную гибель – это вписывается. Нормально.

В ташкентском Институте гематологии и переливания крови. Фото © Фергана.Ру

По данным Республиканского онкологического центра, в стране на учете состоят 3 тысячи 795 детей с онкопатологией. По данным К.Нурридинова, на первом месте среди онкозаболеваний у детей и подростков стоят лейкозы - 28,8 процента. Всего же, по данным Министерства здравоохранения Республики Узбекистан, в стране зарегистрировано более 85 тысяч онкологических больных.

В отсутствии врачей и лекарств

- Проблема трансплантации костного мозга стоит особняком в числе основных нерешенных вопросов детской и подростковой онкологических служб. Понять причину, по которой не проводятся данные операции, сложно, - говорит один из врачей детского отделения Республиканского онкологического центра Узбекистана, попросивший не называть его имени. - Детская и подростковая онкологическая служба в Узбекистане насчитывает 25-летнюю историю, но сегодня состояние детской онкологической больницы оставляет желать лучшего. Мы практически не получаем никаких государственных дотаций, нужные препараты сюда не завозятся, и необходимого медицинского оборудования для своевременной диагностики у нас тоже нет…

В 1980 году в Ташкентском городском онкодиспансере было организовано первое специализированное детское отделение на 40 коек. В последующие годы были открыты межобластные детские отделения на 20 коек в андижанском и самаркандском областных онкологических диспансерах. Нынешнее же детское отделение в Ташкенте было создано лишь в 2000 году. Сегодня, если сравнивать с 1980-м годом, значительно возросло число детей, больных лейкозами и другими онкозаболеваниями. Вот почему появилась насущная необходимость в реорганизации детской и подростковой онкологической службы в Узбекистане.

Сегодня все надежды на спасение своих детей люди связывают с ташкентскими врачами. Но и в столице дела обстоят не лучше, чем в областях. В детском отделении Республиканского онкологического Центра, которое представляет собой маленькое ветхое здание, напоминающее сарай, ютятся сотни детей со всей страны. Препараты практически не поступают, медицинского персонала не хватает - санитарки получают около 150 тысяч сумов в месяц (примерно 80 долларов).

Сегодня показатель заболеваемости на 100 тысяч детей составляет 8,9 случаев. Хотя еще три года назад было всего 7,2 заболевших. Таким образом, Узбекистан постепенно приближается к странам с высоким показателями детских онкологических заболеваний. В России этот показатель равняется 12, в Финляндии и США - 15, а в Индии – 7.

Сегодня у большинства узбекских педиатров отсутствует так называемая «онкологическая настороженность». Однако известно, что в настоящее время значительно возросло количество детей с онкопатологией, если сравнивать с 1980-90-ми годами. В республике на 8 миллионов 999 тысяч детского населения на онкоучете состоят 3795 маленьких пациентов. И хотя общий показатель заболеваемости на 100 тысяч детей – 8.9 человек, это лишь «средняя температура по больнице». В некоторых областях этот показатель достигает 34,5 человек, а в экологически неблагополучных Хорезмской и Бухарской областях – 59 человек. В Ферганской области - 12,8 человек, в Ташкенте - 26,7 заболевших детей на каждые 100 тысяч.

Из-за недостаточного количества аппаратов лучевой терапии в Узбекистане применяют давно устаревшие методы лечения, часто не выдерживая правильной схемы. В тех областях, где есть онкологические диспансеры, проводимые программы химиотерапии по агрессивности и адекватности не соответствуют современным требованиям.

Как говорится в докладе «О состоянии детской онкологической службы в Республике Узбекистан», подготовленном группой детских онкологов по итогам 2008 года, при анализе результатов работы профилактических осмотров среди детского населения установлено, что в 40 процентах случаев выявлялись больные со злокачественными новообразованиями. При этом в ряде областей результаты профосмотров были оценены как неоднозначные: например, в Джизакской и Сырдарьинской областях ни один случай злокачественных новообразований не был выявлен при профилактическом осмотре. А в большинстве областей профилактические осмотры вообще не проводятся.

Анализ проводимых методов лечения показал, что в 80 процентах случаев к больным со злокачественными опухолями детского и подросткового возраста применялись только комбинированные и комплексные методы лечения. Такое лечение, как правило, проводят при злокачественных опухолях лимфоидной ткани, мягких тканей и костей, нефробластоме. Однако в больницах отсутствуют аппараты лучевой терапии и источники излучения, которые тоже могли бы помочь в лечении. Кроме того, в областных больницах практически отсутствуют противоопухолевые препараты для лечения больных лейкозами.

Сегодня многие педиатры часто ставят своим пациентам ошибочные диагнозы. К примеру, туберкулезный лимфаденит, при котором увеличиваются шейные лимфоузлы. Поставив такой диагноз, врачи рекомендуют проводить противотуберкулезное лечение – но это не помогает, а время оказывается упущено. И такие случаи врачебных ошибок очень часты. Так, мне рассказали, что врач не распознал опухоль на рентгеновском снимке. А некоторые врачи при опухолевидных образованиях на кости больного накладывали гипс, что приводило к росту опухоли, появлению метастаз и в результате – к ампутации конечности.

Сегодня в Узбекистане имеются только 94 стационарных койкоместа для детей в онкологических учреждениях и трех детских онкологических отделениях. Врачи убеждены, что необходимо расширять вместимость клиник. Но еще важнее привлечь дополнительные финансовые средства для строительства отдельного детского онкологического центра с современной материально-технической базой.

По словам известного российского онколога Л.А.Дурнова, современные методы лечения позволяют излечить более половины онкобольных детей, а при большинстве нозологических форм, таких как нефробластома, ретинобластома, острый лимфообластный лейкоз, в случаях своевременной диагностики адекватная специальная терапия позволяет вылечивать не менее 80 процентов больных подростков. Но в Узбекистане нет ни современной диагностической аппаратуры, ни лекарств.

В блоге «Ферганы.Ру» мы уже писали о беспомощности онкобольных в Узбекистане. Врачи свидетельствовали, что в большинстве больниц республики отсутствует необходимое оборудование, к тому же остро не хватает и квалифицированных специалистов, способных диагностировать рак на ранних стадиях. Чаще всего болезнь обнаруживают на стадии распространения раковых клеток по всему организму и поражения остальных органов. Кроме того, практически у каждого пациента, а также у их родственников, наблюдается анемия, которая объясняется хроническим недоеданием и отсутствием в их рационе важных продуктов питания.

Заведующая детским гематологическим отделением НИИ гематологии и переливания крови Министерства здравоохранения Узбекистана Сапура Ибрагимова говорила, что большинство детей, страдающих острым лейкозом, привозят, чаще всего, в уже безнадежном состоянии: «Большинство пациентов поступают к нам в период, когда болезнь находится на последнем этапе развития. Помочь им не удается».

Цена жизни

Лечение онкологических заболеваний в Узбекистане стоит огромных денег, и особенно тяжело приходится людям из отдаленных областей. Семья Бахтиера Атамуродова живет в Навои, там паллиативную помощь практически не оказывают, и поэтому семейство вынуждено колесить между Ташкентом и Навои. «Мы не очень богатые люди, ездить приходится еженедельно, а денег нет. На лечение уходят баснословные суммы. Наш мальчик тает на глазах. Мы пытаемся его спасти, но операции у нас не проводятся, - говорят родители Бахтиера. - Как быть? Почему официально декларируется, что онкозаболевания в стране лечатся бесплатно, но на самом деле все приходится делать за свой счет? И это безобразие продолжается. Десятки, нет, сотни детей умирают из-за безразличия властей к этой проблеме…»

В разговоре с врачами выяснилось, что иногда в детское отделение приходят простые люди, и отдают, порой, последнее, чтобы спасти детей. Но богатых меценатов здесь нет. Толстосумы помогать не спешат. Кстати, в Узбекистане, нет ни одного благотворительного фонда, который бы занимался поддержкой детей с такими заболеваниями. На государственном уровне отрицается само наличие проблемы. Онкологи ежегодно готовят доклады, где описывают все существующие в этой области проблемы, но все просьбы врачей о выделении средств игнорируются.

При этом получить в аптеках препараты, выписанные для лечения детей, даже по рецепту крайне сложно – например, почти невозможно достать в ташкентских аптеках «промедол». Объясняют это тем, что в лекарствах содержатся наркотические средства. Но врачи считают, что реальная причина в другом: в страну такие препараты завозятся в крайне ограниченном количестве. И попадают, как правило, к тем, кто может заплатить за лекарства двойную или тройную цену.

Услышанное и увиденное заставляет сделать тяжелейший вывод: спасти в Узбекистане ребенка, больного лейкемией, невозможно. Чтобы сделать операцию, его нужно вывезти - хотя бы в Россию. Операция может стоить около двадцати тысяч долларов. У многих родителей в Узбекистане таких денег нет, и они оказываются бессильны помочь умирающим детям.

«Мне пятнадцать лет, и у меня лейкемия. Я понимаю, что каждый день сокращает мою жизнь, но я так хочу ее продлить. Так хочу просыпаться по утрам и видеть первые лучи солнца, ходить в школу, видеть близких и друзей. Но денег на операцию у моих родителей нет. Здесь в больнице я познакомилась со многими ребятами, у которых такой же диагноз, как у меня. Мы боремся, но хватит ли сил – не знаю. Может, найдутся люди, которые нам помогут? Но наверное, нет – мы сами с трудом сводим концы с концами, и нам остается только ждать…» - говорит Настя Болонкина. И таким вопросом сегодня задаются десятки детей, которые просто хотят жить – и верят, что трансплантация костного мозга перестанет, наконец, противоречить «национальному менталитету» чиновников.

Евгений Львов

Таджикистан: Ревнители «чистого ислама» негласно запрещают тысячелетние традиции
2009-08-21 18:32 Тилав Расул-заде

В июле и августе во всех городах и районах Таджикистана тысячи молодых людей сыграли свадьбы. Нужно было спешить – ведь в священный месяц Рамадан веселиться и праздновать запрещается. Однако не на всех свадьбах, которые играли в последние месяцы, ощущался дух радости и веселья – на некоторых торжествах не было ни музыки, ни песен.

- Я видел несколько свадеб, где не соблюдались традиционные свадебные обряды, - говорит доктор исторических наук, профессор Абдуллоджон Мирбобоев. – На этих свадьбах не пели традиционную песню «Лалола», молодожены и их друзья не обходили вокруг огня, не пели свадебные песни. Обидно то, что эти обряды сохранялись более 2700 лет, а теперь, в годы независимости, вдруг стали исчезать.

Говорят, неформальный запрет на народные песни во время свадеб установили радикально настроенные религиозные лидеры региона, которые закончили религиозные учебные заведения Пакистана и Саудовской Аравии.

По словам профессора Худжандского государственного Университета имени академика Бободжона Гафурова Наима Ганиевича Хакимова, в последние годы многие свадебные обряды просто исчезли. Раньше, когда невесту верхом везли в дом жениха, ее мать, старший брат либо дядя по материнской линии пели песни. Дорогу, по которой везли невесту, ограждали канатами, за невесту требовали вознаграждение. Существовали песни, которые полагалось петь подругам невесты. Были так называемые «досвадебные» обряды: «хинобандон», «хаммомбарон», «саршуён», «либоспушонон». Каждый из этих обрядов предполагал особенные песни, которые уже полностью стерлись из памяти наших современников. Когда сверстники и друзья жениха отправлялись в дом невесты, они пели песню «Лалола», которая состоялась из трех накшей (частей). Их называли «Накши калон» (большой накш), «Накши миёна» (средний накш), «Накши хурд» (маленький накш). Сегодня «Накши миена» исчезла совершенно, «Накши хурд» иногда поют в Худжанде, Исфаре, Истаравшане, Айнинском районе. Но полностью накш не поют нигде, хотя это – своего рода гимн, который пели, празднуя Навруз или справляя свадьбы. Кроме Накша, были еще песни, которые пелись во время встречи жениха и невесты, - «сурудхои истикболи». Когда невесту привозили в дом жениха, ее прятали за чимиликом (занавесом). И в это время мать невесты традиционно пела две или три песни.

Профессор Наим Хакимов

На второй день свадьбы в дом жениха приходили его друзья, влезали на крышу дома молодоженов и пели шуточные песни. На свадьбах играли на таких народных музыкальных инструментах, как карнай, сурнай, най. А сегодня далеко не все знают накш и поют, в основном, только припев. В Исфаринском, Истаравшанском и Айнинском районах частично сохранились традиции петь накш вокруг огня.

- Когда исчезают обряды, исчезают и ритуальные песни, - продолжает Наим Хакимов. - В городах живут люди из разных регионов страны, у каждого – свои традиции. Обрядовые песни не изучаются в школах, их не найти в учебниках для вузов. Есть и еще причина того, что свадебные обряды уходят – это запрет со стороны представителей духовенства, хотя эти песни написаны классиками таджикско-персидской литературы. Например, авторство песни «Накши калон» принадлежит поэту Абдурахмони Джами, который жил в XV веке, он же написал книгу «Рисолаи мусики» («Книга о музыке»). Имам Газзоли был великим мыслителем и знатоком ислама, и оставил книгу книгу о музыке в исламе. Великий философ и суфий Омар Хайям тоже писал об этом. О статусе музыки написаны десятки книг поэтами и учеными IX - XX веков, и все они были хафизами Корана, они знали священную книгу наизусть. Недавно в Душанбе прошел фестиваль «наътхони» (религиозных песен). Возникает вопрос, почему «наът» можно развивать, а «накш» нет? Ведь и «наът», и «накш» являются важными составляющими традиционного таджикского музыкального искусства. В Иране – исламский режим, однако там бережно относятся к традиционной музыке, в Иране существует Академия народных искусств. Мне кажется, что у наших религиозных лидеров достаточно знаний об исламе, но им не хватает знаний о культуре, искусстве и народных традициях. Они не знают, что таджики пели более пятисот лет, однако решили не изучать традиции и выбрали очень легкий путь, путь запрета. Похожая ситуация возникла в XIX веке, когда бухарские эмиры наложили запрет на многие виды искусства.

Что надо сделать, чтобы возродить «накш», известный в народе как песня «Лалола»? Ведь «Шашмаком» - совокупность традиционных музыкальных произведений - тоже был на грани исчезновения, но в начале 1950-х годов академик Бободжон Гафуров пригласил из Бухары в Душанбе трех ведущих знатоков «Шашмакома»: Бобокула Файзуллоева, Фазлиддина Шахобова и Шохназара Сахибова, - и поручил им записать ноты всех 255 песен «Шашмакома». И «Шашмаком» был спасен от исчезновения, хотя представители духовенства были против, говоря, что «Шашмаком» - это придворная музыка. Более того, в те годы нашлись люди, которые утверждали, что «Шашмаком» - музыка феодального строя.

Сегодня стали проводить больше так называемых «исламских свадеб», на которых запрещают петь и плясать. Но разве запрет на народные песни сделает свадьбы более веселыми и привлекательными? Думаю, нет, - говорит искусствовед, профессор Наим Хакимов.

Специалисты утверждают, что автором «Большого накша» является великий мыслитель с мировым именем Абдурахман Джами. Современники признавали его духовным лидером, и вопрос о запрете или разрешении песнопений в традиционных народных обрядах, например, на свадьбе, по мнению экспертов, не является вопросом искусства, а относится к вопросам политическим. Запрет на песни – это политика, которую внедряется определенной группой людей.

Раньше на всех свадьбах у дома невесты и жениха разжигали огонь, и друзья жениха и невесты по очереди трижды обходили вокруг огня и пели народные песни, играя на дойре (музыкальном инструменте вроде бубна). В начале 1960-х годов, когда появились так называемые «комсомольские» или «красные», свадьбы, было решено объединить оба обряда в один, и вокруг огня стали ходить толпой, не разделяясь на друзей жениха и подруг невесты. Все ритуалы, связанные с огнем, относятся еще к временам зороастризма, когда огонь признавался священной стихией и одним из четырех столпов мироздания вместе с ветром, водой и землей. Огонь был символом жизни, и обряды, связанные с поклонением огню, в течение нескольких тысяч лет были неотъемлемой частью традиционной культуры иранского мира.

- К сожалению, до сих пор не проведена фундаментальная работа по исследованию всех обрядов, связанных с таджикскими свадьбами, - сетует Наим Хакимов. - Не написаны книги, в наших школах, училищах и вузах не изучают народный фольклор. К примеру, в Чехии и Словении выпущены книги, где описан фольклор каждой деревни. У нас тоже настало время изучать фольклор каждого села, снимать и записывать народные обряды – и на основе собранного материала писать книги. Только в этом случае народное наследие будет сохранено. За последние лет восемьдесят утрачены почти все обряды, осталось, может, процентов десять… Нужно успеть описать хотя бы их…

В законе Республики Таджикистан об упорядочении обрядов, обычаев и народных традиций нет отдельной статьи, которая обязывала бы граждан соблюдать обряды и традиции. Нужно разработать государственную программу по изучению и сохранению народных обрядов и ритуалов. Глобализация может стоить очень дорого таджикскому народу. Ведь сейчас в страну идет поток легкой музыки и бессодержательных песен, их поют, им подражают. Это приводит к манкуртизму.

- Исчезновение народных обычаев и традиций пагубно влияет на целостность нации, ее самоидентификацию, - делает вывод профессор Наим Хакимов. - У нас отсутствует концепция будущего нации, нет разработанной стратегии сохранения и развития традиционной культуры на ближайшие двадцать, тридцать или пятьдесят лет. Это - задача чиновников, которые отвечают за развитие конкретных отраслей народного хозяйства и культуры, этим должны заниматься в Академии наук, в министерстве культуры, в министерстве образования, сохранение наследия должно волновать исследовательские институты, управления и отделы культуры областных и районных органов власти. На исследовательские работы нужно выделять деньги.

По мнению независимых экспертов, для возрождения народных обрядов нет необходимости в создании ансамблей или творческих коллективов. Прежде всего, надо создать школы народных песен и танцев, где обучались бы сотни, тысячи детей. Люди в массе своей не понимают, в чем ценность «Шашмакома», таких народных песен как «Накши калон», «Накши хурд», и «Накши миёна». Нужно понять, какую роль играли эти песни для становления нации, какова их роль в мировой культуре. Культура, философские основы которой не изучены и не поняты, рано или поздно умирает.

По мнению представителя Фонда евразийских исследований в Таджикистане Хуршеды Садыковой, исчезают не только народные танцы и песни – уходят и народные промыслы. Сегодня из сотни народных промыслов сохранились единицы. «Раньше у нас существовали целые кварталы, жители которых занимались одним ремеслом. Например, кулолгарон (гончары), заргарон (ювелиры), мисгарон (медники), зарбофон (золотошвеи), ранггарон (красильщики), гахворасозон (колыбельщики), нонвойён (пекари) и так далее. Сегодня по пальцам можно пересчитать мастеров, которые продолжают заниматься традиционным ремеслом», - говорит Х.Садыкова.

- Обряды и народные промыслы исчезают в том числе и потому, что пришли рыночные отношения, - продолжает Хуршеда Садыкова. – Людям нужно выживать, а рынки завалены некачественной продукцией китайского производства. Наш товар, который изготовлен вручную, стоит намного дороже китайской подделки, а люди покупают дешевые товары, у них нет денег. В итоге товары, изготовленные мастерами, никому не нужны, и промыслы исчезают. Кроме того, ушел один промысел – значит, скоро исчезнут и другие, все взаимосвязано. Эти вопросы нужно решать на правительственном уровне. В Узбекистане и России уделяется особое внимание развитию народного творчества, в России даже принят Закон о сохранении и развитии народных промыслов, те, кто занимается промыслами, освобождаются от выплаты налогов, у них множество льгот. В Таджикистане принята Концепцию национальной культуры, но она пока остается лишь на бумаге…

- Мне нравится, когда мужчины поют народные песни, например, накш, - говорит доктор исторических наук, профессор Худжандского государственного Университета имени академика Бободжона Гафурова Раъно Бободжонова. - Эти песни петь не каждый может, тут нужны навыки и талант. У песен цикла «накш» глубокое содержание, они не противоречат исламу и являются частью наших национальных традиции. Если мы под видом соблюдения чистоты ислама начнем искоренять все наши традиции, то перестанем существовать как таджики и превратимся в арабов.

Они это умеют!

В поисках знатоков накша, то есть песни «Лалола» (предположительно, название песни произошло от «хай, лола» - «эй, мой тюльпанчик»), я проколесил по многим городам и районам области. И почти везде мне говорили: «Эту песню знал только… (и называли имя человека). Но к сожалению, он умер, и больше никто не может спеть ее наизусть». Но однажды мне повезло: я нашел дуэт виртуозов , 58-летних Исломджона Джабборова и Зикрулло Хабибова, жителей джамоата (сельской управы) Хистеварз Бободжонгафуровского района.

Исполнители народных песен Исломджон Джабборов и Зикрулло Хабибов

- Петь «Накш» меня научил покойный отец, - говорит Исломджон Джабборов. – А я научил своего друга детства Зикрулло Хабибова. Чтобы эти песни не умирали, я создал группу из юных ребят, которых учу всем тонкостям исполнения «Накша». К сожалению, взрослых знатоков «Накша» в Бободжонгафуровском районе, в Чкаловске, Худжанде и Кайраккуме либо не осталось, либо они уже не могут выходить на улицу и петь эти песни – всем старикам больше семидесяти или восьмидесяти лет.

Накш не противоречит исламу

По словам заместителя председателя Совета улемов Согдийской области Ходжи Ходжамира Ходжамирова, в исламе каждый обряд проходит по своим правилам, соблюдать которые обязан каждый мусульманин. В хадисе пророка Мухаммада сказано: «Объявляйте о своих свадьбах игрой на дойре». «Почему не другие музыкальные инструменты? - задается вопросом Ходжи Ходжамир Ходжамиров. - Да потому что других инструментов, видимо, не было. Петь песни типа «наът» или «накш» разрешается в сопровождении только дойры. Единственным условием песнопений является отсутствие противоречий между содержанием песен и словами аллаха и пророков его. Эти песни должны петься отдельно мужчинами и отдельно женщинами. Что касается танцев, то и по этому поводу есть хадис, - продолжает Ходжамир Ходжамиров. - По преданиям хадисов, в один из праздничных дней Ойиша была дома и играла на дойре, и под звуки этой музыки танцевали две молодые несовершеннолетние девушки-прислужницы. В это время в дом зашел пророк Мухаммад. Увидев веселящихся девушек, он быстро отвернулся, накрыл голову чадрой и лег спать. Спустя некоторое время в гости зашел отец Ойишы и упрекнул дочь за организацию веселья. «Сегодня праздник, а во врем праздника каждый имеет право веселится», - ответил ему пророк Мухаммад. Поэтому ислам позволяет танцевать девушкам и женщинам, но с условием – они должны петь и плясать отдельно от мужчин. Мужчинам же танцевать ислам строго запрещает».

- Хождение вокруг огня, огнепоклонство, осталось от времен зороастризма, и ислам это запрещает, - продолжает Ходжи Ходжамир Ходжамиров. – Однако Совет улемов Согдийской области не давал фетвы (санкцию) на запрет песнопений и плясок на свадьбах, мы только устно разъясняем населению суть исламских обрядов. Но о запрете «накшей» не может идти и речи, в этих песнях нет ничего, противоречащего исламу. Однако эти песни должны петь под дойру – либо вообще без музыкального сопровождения. Если «Накш» петь в сопровождении электронных инструментов, или под гитару, или под рояль, то они теряют смысл: испокон веков эти песни пелись либо без музыки, либо только в сопровождении дойры.

- Государственные органы должны контролировать деятельность выпускников религиозных зарубежных школ, - комментирует один из сотрудников соборной мечети Шайх Маслихатдин на условиях анонимности. - Их радикализм и порой неверная интерпретация отдельных вопросов могут привести к раздору в обществе.

Тилав Расул-заде

Крымские татары: Прорыв на родину (Часть II)
2009-08-21 20:25 Михаил Калишевский

Окончание. Начало см. здесь

На фото – лидер крымских татар Мустафа Джемилев

Первые годы ссылки стали тяжелейшим испытанием. Выгруженные из эшелонов люди были вынуждены селиться в землянках, сараях, конюшнях и прочих непригодных для нормальной жизни строениях. Беспощадный зной днем и холодные ночи, малярия, несвежая вода из арыков попросту добивали ослабленных голодом и лишениями ссыльных. В начальный период крымскотатарский народ фактически вымирал в драконовских условиях спецпоселений.

В Узбекистане крымские татары были расселены почти по всем областям республики, но все же их основная часть была сосредоточена в крупных промышленных центрах (в Алмалыке - около 1000 семей, Беговате и Беговатском районе - 8000, в Чирчике - более 10000). Хотя до войны большинство крымских татар составляли крестьяне, почти всем из них пришлось превратиться в рабочих, насильственно «приписанных» к заводам. Они, в общем-то, ничем и не отличались от крепостных Уральских заводов. Как и у крепостных, расселение производилось без учета семейных связей. Часто родители и их дети оказывались в разных поселках и не имели возможности не только видеться, но и приехать, скажем, на похороны — ведь за самовольный выезд из спецпоселения грозил срок.

Мало этого, так еще проводилась политика самого настоящего этноцида, поставившего крымскотатарский народ и его культуру на грань исчезновения. В тот период не было ни школ на родном языке, ни прессы, ни вообще никаких институтов национальной культуры. Властям надо было «отменить» крымскотатарский этнос как таковой, вытравив память о нем, как у самих крымских татар, так и у других народов. Именно для этого в переписях населения крымские татары учитывались вместе с татарами Поволжья и Сибири. Отсюда существующие до сих пор проблемы с определением реальной численности народа.

Положение усугубляло еще и враждебное отношение местного населения, зомбированного пропагандой о «поголовном предательстве». Причем клеймо «предателей» были вынуждены нести и семьи погибших на фронте, и дети, родившиеся после войны, что общей психологической атмосферы также не улучшало. Возникали и чисто бытовые трения – несмотря на то, что крымские татары - тюркоязычные мусульмане, среднеазиатские мусульмане-тюрки не признавали в них «своих» из-за относительно высокой «европеизации» крымских татар.

И, тем не менее, даже на самом раннем этапе жизни в изгнании местное население нередко относилось к депортированным с сочувствием, пыталось как-то облегчить их участь, что помогло многим выжить, «подняться», построить человеческое жилье, например. Об этом бывшие ссыльные до сих пор вспоминают с благодарностью. И все же потребовались многие годы, чтобы крымские татары смогли активно включиться в общий ритм жизни и, прежде всего, упорным трудом добиться относительно высоких позиций в обществе, заслужив репутацию одной из самых трудолюбивых, образованных и успешных диаспор в Средней Азии.

«Петиционная кампания»

Крымские татары жили в режиме спецпоселений целых 12 лет. Лишь после ХХ съезда КПСС, 28 апреля 1956 года, вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР (с грифом «без опубликования в печати») — о снятии с депортированных народов режима спецпоселения. Однако указ 1956 года не снимал с крымских татар обвинения в «измене Родине» и оставлял в силе запрет на возвращение в Крым. Им выдали паспорта, но с каждого потребовали расписку, что он отказывается от претензий на имущество, оставленное в Крыму. Без этого паспорт не давали.

Но сама по себе ликвидация режима спецпоселений была, конечно же, благом. Крымские татары, приписанные к заводам, сразу же стали в массовом порядке покидать их. Очень многие вернулись к сельскому хозяйству, причем значительная часть — в качестве механизаторов, шоферов, строителей, так как за годы работы в промышленности они приобрели нужные для этого навыки. Вновь появилась интеллигенция — учителя, инженеры, врачи и пр. Так, местом значительной концентрации крымскотатарской интеллигенции стал, в частности, Ташкент. В связи с переменой места работу у большинства крымскотатарских семей улучшились жилищные условия, поднялся жизненный уровень.

Необходимо сказать, что крымские татары не смирились со своей участью. И до 1956 года, в жесточайших условиях сталинского режима, среди них находились отважные люди, бежавшие в Крым, пытавшиеся сохранить свой язык, литературу, традиции. Многие из них погибли – были расстреляны, сгинули в лагерях и т.д. Начиная с 1956 года, разворачивается "петиционная кампания", объединившая сотни тысяч человек. Основной формой политического действия стали коллективные обращения в ЦК КПСС, Верховный Совет СССР и т.д.. Первоначально петиции, выдержанные, как правило, в робкой, просительной манере, были пронизаны верой в то, что после смерти Сталина «наверху» обязательно «разберутся» и исправят «ошибки периода культа личности».

Инициаторами «петиционной кампании» стали бывшие партийные и советские работники, ветераны войны и труда, поверившие решениям ХХ съезда и «пошедшие в народ», убеждая его в том, что заверениями в преданности крымских татар «родной партии и правительству» можно добиться справедливости. Просьбы, как правило, не шли дальше снятия с народа огульных обвинений в измене и уравнивания его в правах с другими народами СССР. О восстановлении государственности в Крыму тогда даже не заикались. Упор делался на как можно большее число петиций и на как можно большее число подписей под ними для демонстрации всенародности желания вернуться на родину.

В процессе развертывания кампании стихийно появилась организационная структура: сеть инициативных групп без «вожаков» и претензий на роль общенациональной политической организации. Создавались эти группы на уровне улицы - села - района - города - области. Между уровнями устанавливались информационные связи, списки сдавались местным властям и в ЦК КПСС. Численность всех инициативных групп достигла примерно 5 тысяч человек. Проходили собрания для сбора подписей, отбирались «ходоки» для поездок в Москву, которые затем отчитывались о проделанной работе и сдавали отчеты в инициативную группу и в ЦК КПСС. В начале 60-х создается неофициальное представительство крымских татар в Москве. «Петиционные кампании» стали по-настоящему всенародными, ряд петиций собрал более чем по 100 тысяч подписей.

Активность крымских татар сначала несколько озадачила власти, которые пошли на некоторые уступки. Так, весной 1957 года разрешили издавать в Ташкенте газету "Ленинское знамя" на крымскотатарском языке ("Ленин байрагы"). Было также принято решение об организации крымскотатарского музыкального ансамбля, а также о выпуске литературы на крымскотатарском языке и т.д. Но в целом «петиционная кампания» не получила никакого отклика из Москвы. Вернее отклик был, но совсем не тот, на который рассчитывали: примерно с 1961 года власти начали преследовать крымскотатарских активистов.

Бурные 60-е: победы и поражения

Инициаторам петиций все чаще давали понять, что их активность нежелательна. По некоторым данным, вопрос докладывали Хрущеву, но тот сказал, что восстанавливать крымскую автономию не надо, так как одна татарская республика уже есть - в Казани! Состоялись первые процессы. Так, в Ташкенте к 7 и 5 годам лагерей соответственно были приговорены Энвер Сеферов и Шевкет Абдураманов. Между тем, петиционная кампания и сама по себе начала спадать — многие изверились в возможности смиренными просьбами выпросить у власти возвращение на родину. Часть зачинателей движения отошла от него, их место заняли лидеры нового поколения.

Начинался, так сказать, "интеллектуальный" этап борьбы, во время которого на первый план выдвинулась возродившаяся интеллигенция, занявшаяся прежде всего просветительством. Молодежь, которой твердили, что нет такого народа "крымские татары", на специально организованных лекциях с изумлением узнавала о своей национальной истории и культуре. Стремление разобраться в том, что же все-таки произошло с крымскими татарами, дало мощный импульс росту национального самосознания. Среди молодых просветителей был и Мустафа Джемилев. Никогда не живший в Крыму (18 мая 1944 года ему было семь месяцев), он проводил свободное время в библиотеках, изучая прошлое своего народа. Впоследствии Джемилев написал работу по истории крымских татар, распространявшуюся в самиздате.

Вскоре лекционные кружки стали базой для создания Союза крымскотатарской молодежи - первой более-менее четко оформленной политической организации со своей программой и структурой: имелись исторический, финансовый и даже особый отдел, следивший за тем, чтобы в организацию не проникли провокаторы. Тем не менее, провокаторы туда все-таки проникли, следствием чего явился процесс над участниками Союза. Сеит-Амзу Умеров и Марат Омеров осуждены соответственно на 3 и 4 года, несколько человек уволены с работы, несколько исключены из вузов. Джемилев тоже проходил по делу о Союзе, но тогда обошлось увольнением с работы.

Тем временем все еще продолжалась «петиционная кампания», однако заметно изменился ее тон: в большинстве документов открыто критиковалась советская политика по отношению к крымским татарам, все чаще употреблялся термин «геноцид». Постепенно стали применяться новые формы борьбы: маевки, митинги, демонстрации в поддержку требований, изложенных в петициях. Обычно эти собрания приурочивались к какой-нибудь знаменательной дате. Традиционными днями таких митингов стали дни рождения Ленина (так как именно им был подписан декрет о Крымской АССР в 1921 году), годовщины депортации (отмечались обычно на кладбищах).

Учащались попытки крымских татар самовольно вернуться на родину, жестоко пресекавшиеся. Правда, власти проводили политику не только «кнута», но и «пряника». Крымских татар стали выдвигать на руководящую работу в колхозах, совхозах, промышленности. В состав депутатов местных Советов, избранных в 1963 году, вошло 2847 крымских татар. Однако нарастание крымскотатарского движения, отличавшегося совершенно нехарактерными для советского общества независимостью, упорством и боевитостью, приводило власть в бешенство, а потому «кнут» пускался в дело тоже по нарастающей.

Новым поводом для репрессий стала организация первой встречи Национального движения крымских татар (НДКТ) в 1965 году в Маргилане. На ней было выдвинуто требование: восстановить государственность крымских татар в Крыму. Осенью 1966 года, к 45-летию создания Крымской АССР, впервые состоялись крупные массовые акции во всех регионах проживания крымских татар в Узбекистане. Самые массовые из них прошли 4 сентября, 8, 9 и 10 октября 1966 года в Бекабаде. Демонстрации были жестоко разогнаны, прокатилась волна арестов.

Обычай отмечать знаменательные даты демонстрациями побудил власти осенью 1966 года, после введения в УК союзных республик статей, аналогичных ст. 190-1, 190-2 и 190-3 УК РСФСР («клевета на советский строй», «оскорбление герба и флага» и «массовые беспорядки»), вызывать по месту работы или в милицию крымских татар, где с них требовали расписки об ознакомлении с новыми статьями. Но это никого не остановило. Напротив, волнения «выплеснулись» из Узбекистана практически на все иные места расселения крымских татар - в Казахстан, Таджикистан, Киргизию, Туркмению и на Северный Кавказ. Выступления происходили и в Москве, где постоянно находились представители крымских татар. В 1966 году активисты, используя сеть инициативных групп, впервые провели всенародный опрос, чтобы установить численность жертв депортации и ссылки, а также общую численность крымских татар. Данные были сообщены XXIII съезду КПСС в обращении, которое подписали более 130 тысяч человек — почти вся взрослая часть народа. В ответ – опять репрессии, в частности, в первый раз были арестованы Айше Сейтмуратова и Мустафа Джемилев, которого обвинили в уклонении от армии и дали полтора года.

Но крымские татары все равно не унимались, и власти решили как-то сбить протестную волну. 21 июня 1967 года делегацию крымских татар приняли секретарь ВС СССР Георгадзе, министр внутренних дел Щелоков, председатель КГБ Андропов и генпрокурор Руденко. Андропов пообещал, что скоро выйдет указ о реабилитации народа и будут приняты меры по его возвращению в Крым. Он сказал также, что представители могут уведомить об этой свой народ. Однако встречу с делегатами, которая должна была состояться в Ташкенте 27 августа, просто разогнали. 2 сентября в ответ состоялась мощная демонстрация протеста, которую опять разогнали, да еще и арестовали 160 человек.

И только 5 сентября указ вышел. Назывался он характерно - «О гражданах татарской национальности, ранее проживавших в Крыму». То есть опять отрицалось само существование крымских татар как народа. Кроме того, в указе утверждалось, что «граждане татарской национальности» якобы «укоренились на новых местах» и «пользуются там всеми правами советских граждан», что звучало как издевательство. И все-таки указ, наконец-то, снимал с крымских татар обвинения в «измене Родине». Вышел и второй указ - «О порядке применения части 2 Указа ПВС от 28 апреля 1956 года» (именно эта часть подтверждала запрет на въезд в Крым). Он формально разрешал крымским татарам селиться по всей территории СССР, в том числе, вроде бы и в Крыму, но только «в соответствии с действующим законодательством о трудоустройстве и паспортном режиме».

Тысячи крымских татар буквально ринулись на родину. С сентября по декабрь 1967 года — в Крым прорвались около 1200 семей (6 тысяч человек). И тут выяснилось, что власть их обманула - новым оружием против строптивцев стали паспортный режим и прописка. Руководителям предприятий было велено отказывать крымским татарам в приеме на работу, директорам школ - в приеме детей непрописанных крымских татар, а нотариусам - в оформлении купленных ими домов. В результате прописаться в Крыму смогли только две семьи и трое холостяков. Кроме того, властям Узбекистана и других мест депортации были направлены директивы, предписывающие закреплять крымских татар в местах их проживания, и оказывать давление на тех, кто требует возвращения в Крым.

Весной 1968 года правила переселения в Крым были еще более ужесточены: легально вернуться на родину можно было только тем, с кем направленные в Среднюю Азию уполномоченные из Крыма заключили договора о приеме на работу. Причем отбор производился по рекомендациям КГБ. В итоге в 1968 году по оргнабору переселилось всего 168 татарских семей, в 1969 году - 33 и в 1970 году - 16. Разумеется, вернувшихся самовольно было намного больше, хотя их по-прежнему не прописывали и даже осуждали за нарушение паспортного режима (в 1968 году из 12 тысяч возвращенцев прописалось всего 18 семей и 13 холостяков, а 17 человек посадили).

Тем временем крымскотатарское движение выходит на новый, очень важный этап своего развития – оно смыкается с общедемократическим и правозащитным движением в СССР. Еще в сентябре 1967 года активисты, нелегально собравшееся в Ленинабаде, обратились с призывом о помощи к советской интеллигенции, а через нее - к международной общественности. Диссиденты-правозащитники, со своей стороны, сделали все, чтобы о борьбе крымских татар узнали во всем мире. Составленные крымскотатарскими активистами информационные бюллетени и заявления стали появляться в самиздатовской «Хронике текущих событий».

Большую помощь крымским татарам оказывал московский писатель Алексей Костерин. Убежденный коммунист, он, тем не менее, помогал «ходокам» от крымских татар и других репрессированных народов в их хождениях по «коридорам власти». 17 марта 1968 года, на вечере, устроенном московскими представителями крымских татар в честь 72-летия Костерина, писатель познакомил их с генералом Петром Григоренко, ставшим с этого дня одним из самых решительных защитников крымских татар. Укреплению связей с правозащитниками способствовал и Мустафа Джемилев, который, освободившись в 1968 году, стал одним из крымскотатарских представителей в Москве и тесно сотрудничал с Ильей Габаем.

Тем временем власти, напуганные «Пражской весной», принялись «закручивать гайки». На 21 апреля 1968 года было намечены крымскотатарское народные гуляния «дервизе» в городском парке Чирчика. Целыми семьями собрались крымские татары не только из Чирчика, но и из других мест. Мирно гуляющих людей вдруг окружили наряды милиции и солдаты с пожарными машинами. Началось жестокое избиение, более 300 человек арестовали, из них 10 посадили. В канун 24-й годовщины депортации крымскотатарских представителей насильно выслали из столицы. Зампрокурора Москвы Стасенков заявил им: “Ваш вопрос решен полностью и окончательно и больше рассматриваться не будет”. В сентябре были арестованы 10 активистов-составителей информационных бюллетеней (Светлана Аметова, Решат Байрамов, Айдер Бариев, Ридван Гафаров, Роллан Кадыев, Риза Умеров, Иззет Хаиров, Мунире Халилова, Руслан Эминов, Исмаил Языджиев). Суд над ними ожидался в мае 1969, и 3 тысячи крымских татар обратились к Петру Григоренко с просьбой выступить общественным защитником. Но по приезде в Ташкент он был арестован (7 мая) и на пять лет заточен в «психушку». 17 мая арестовали Илью Габая.

6 июня, на второй день Международного совещания коммунистических и рабочих партий, состоялась демонстрация крымских татар на площади Маяковского (Зампира Асанова, Энвер Аметов, Решат Джемилев, Айдер Затулаев, Ибрагим Холопов). Они развернули плакаты: “Коммунисты, верните Крым крымским татарам”, “Прекратить гонения на крымских татар”, “Свободу генералу Григоренко”. Все были арестованы и осуждены.

1 июля в здании Ташкентского городского суда открылся-таки знаменитый «процесс десяти», или «Ташкентский процесс». Подсудимые решили использовать его как трибуну для обличения советской политики в отношении крымских татар. С гневными речами выступили даже те из них, кто на следствии упорно молчал. Возле здания суда дежурили 300-500 человек крымских татар, их на заседание не пускали, но и разогнать не решались, дабы не спровоцировать массовые беспорядки. В результате «тихого процесса» не получилось, к тому же речи подсудимых сразу стали достоянием гласности по самиздатовским каналам. Впрочем, всех подсудимых признали виновными «в распространении заведомо ложных измышлений» и приговорили к срокам от 6 месяцев исправработ до трех лет колонии. 5 августа, после оглашения приговора, толпа крымских татар двинулась к зданию прокуратуры, где была устроена сидячая манифестация. Затем они пошли к зданию ЦК КП Узбекистана, и тут на них напал большой отряд милиции. Часть демонстрантов рассеяли, часть задержали.

11 сентября в Москве арестовали Мустафу Джемилева. Его судили вместе с Габаем - за «клевету на советский строй». На суде Джемилев отказался от адвоката и произнес блестящую речь. Обоим дали по 3 года лагерей.

В годы «застоя»

В первую половину 70-х годов, несмотря на репрессии, движение крымских татар набирало силу. Так, после того, как при проведении всесоюзной переписи населения 1970 года власти опять «не заметили» крымских татар, активисты провели альтернативную перепись во всех местах проживания крымских татар, давшую результат в 833 тысячи человек. Терпели фиаско попытки властей закрепить крымских татар в Средней Азии или Казахстане: так, в 1974 году, когда первым секретарем обкома КПСС Джизакской области Узбекистана был назначен крымский татарин Сеит Таиров, население никак не отреагировало на его призывы переселяться к нему в область. Не получили поддержки и инспирированные властью предложения просить о воссоздании автономии непосредственно в Узбекистане. К этому времени в Крыму смогли прописаться уже порядка 10 тысяч человек. Те, кому это не удалось, обратно не возвращались, а предпочли поселиться хотя бы в непосредственной близости от Крыма (районы Тамани и Новороссийска, в Херсонской и Николаевской областях и т. д.).

Поводом для возобновления массовых протестов стал новый процесс над Мустафой Джемилевым, превратившимся к тому времени в авторитетнейшего национального лидера. Недолго пробыв на свободе по окончании второго срока, Джемилев в 1974 году получил новый срок – 1 год «за отказ от участия в военных сборах». В лагере против него возбудили еще одно дело — опять «за клевету на советский строй». В Омск на суд над Джемилевым приехали Андрей Сахаров и Елена Боннэр, но в зал их не пустили. Джемилева осудили на 2,5 года, хотя единственный свидетель против него на суде отказался от показаний, заявив, что дал их под давлением. Протестуя против приговора, Джемилев выдержал 10-месячную голодовку. В его защиту было собрано 3 тысячи подписей.

В последующие годы в национальном движении наблюдается спад, что было связано не столько с репрессиями, сколько усталостью и чувством безнадежности. К тому же наиболее активные участники борьбы, прорвавшиеся таки в Крым, ослабили тем самым активность оставшихся в Средней Азии, где многие вновь стали уповать на «просительную» тактику. В апреле 1977 года КГБ даже сфабриковал коллективное письмо Сахарову, якобы подписанное крымскими татарами, в котором говорилось: "Не вмешивайтесь в наши дела, не вредите нашему движению, дорогу в Крым мы найдем без Вас и Ваших друзей". Дезавуировать его удалось только через полгода.

Препоны переезду в Крым постепенно ужесточались. С сентября 1977 года возобновились выселения непрописанных. Одно из таких выселений привело к трагедии: 23 июня 1978 года 46-летний Муса Мамут совершил самосожжение, когда его семью пришли выселять из купленного им дома. 25 апреля 1978 года вступила в силу негласная инструкция МВД Узбекистана за № 221, запрещавшая милиции выписывать крымских татар, не имеющих справки с будущего места проживания о наличии у них там работы и жилья. Ни в какой другой республике такого правила не было, да и в Узбекистане оно применялось только к крымским татарам. В феврале 1979 года, через 14 месяцев после окончания третьего срока и в день окончания административного надзора Джемилева снова арестовали, когда он отправился на аэродром для вылета в Москву. Приговор — 4 года ссылки за нарушение без его ведома продленного на один день административного надзора.

Возвращение становится необратимым

Новый подъем начался во времена «перестройки». Летом 1987 года в Москву прибыли полторы тысячи крымских татар, организовавшие беспрецедентные по своей массовости и продолжительности акции, поддержанные москвичами. Кремль был вынужден создать «Комиссию Громыко» для решения проблем крымских татар. Скоро, впрочем, стало ясно, что комиссия занимается имитацией деятельности. Начались новые акции. 23 июня 1988 года при разгоне демонстрации в Москве власти употребили дубинки и слезоточивый газ. То же самое произошло и в Ташкенте, где демонстрантов было свыше 20 тысяч.

Тем не менее, остановить перерастание процесса ограниченного возвращения крымских татар на родину в мощный поток репатриации было уже невозможно. Перепись 1989 года зафиксировала в Крыму 38,4 тыс. крымских татар. С тех пор их численность все первую половину 90-х годов росла лавинообразно. Готовность переселиться в Крым немедленно, практически на любых условиях, была почти единодушной, так что направленные против крымских татар погромы июня 1989 года в Ферганской долине только усилили эту решимость. В мае 1990 года была принята концепция госпрограммы возвращения крымских татар в Крым, в которой впервые официально признавалось их право на возвращение - то есть, по существу, на то, что уже и так уже происходило в реальности.

12 февраля 1991 года ВС Украины принял постановление о преобразовании Крымской области в Крымскую АССР в составе УССР, а 26 февраля 1992 года Крымская АССР была переименована в Республику Крым. При этом новосозданная республика официально никак не увязывалась ни с крымскотатарским, ни с русскоязычным населением, правда, крымскотатарский, и русский были включены в состав ее государственных языков.

На начало 1996 года общее число крымских татар в Крыму достигло 220,5 тыс. чел., а с учетом непрописанных - около 240 тыс. чел. Это поставило их на третье (после русских и украинцев) место среди народов Крыма по численности. Были созданы крымскотатарские органы самоуправления — меджлисы во главе с центральным Меджлисом. Крымские татары завоевали прочные позиции на сельскохозяйственном рынке полуострова, а по некоторым данным - и в теневой экономике.

В то же время весьма высоким является уровень безработицы среди крымских татар, большие проблемы в плане адаптации создает отсутствие у многих из них украинского гражданства. Большую опасность представляют и конфликты (нередко насильственные), время от времени возникающие с властями и с остальным населением полуострова, как по экономическим, в частности, из-за самозахвата земель, так и по политическим и национально-культурным проблемам. Следует отметить, в частности, что крымскотатарская община очень враждебно относится к пророссийскому сепаратизму в Крыму.

Перспективы репатриации

После распада СССР репатриация крымских татар стала международной проблемой, затрагивающей Украину, Узбекистан и Россию. Россия довольно быстро самоустранилась от соучастия в репатриации, хотя и является правопреемницей СССР - государства, осуществившего депортацию. Уже в 1992 году ее финансовая помощь была минимизирована, а в 1993 году и вовсе прекращена.

Отношение же украинских властей к репатриации, как правило, определялось политической конъюнктурой. С одной стороны, Киеву импонировала лояльность крымских татар молодому украинскому государству, уходящая своими корнями в сотрудничество крымскотатарского движения с украинскими национально-демократическими организациями в 80-90-е годы. Поэтому стратегическая линия сводилась к поощрению переселения крымских татар в Крым, что к тому же позволяло создать в их лице противовес пророссийскому сепаратизму. В то же время нежелание и неспособность украинской и крымской бюрократии решать проблемы адаптации репатриантов плюс опасения, будто крымские татары могут стать некой питательной средой для радикального исламизма и в то же время «пятой колонной» Турции, время от времени стимулируют ограничительные тенденции, отражающиеся прежде всего на законодательстве о гражданстве, процедуре въезда-выезда и ряде социально-экономических и финансовых программ.

Политика Узбекистана, с одной стороны, определялась отношением к крымским татарам как к «временщикам», потерянным для страны. Отсюда возникало стремление нажиться на крымскотатарской репатриации, а то и ободрать репатриантов как липку, установив таможенные и другие рогатки в виде, например, непомерно высоких цен за контейнеры и, наоборот, чрезмерно низких цен на продаваемое репатриантами жилье. К тому же даже те скромные средства, что выделялись для репатриантов и проходили через руки узбекских властей, часто расходовались не по назначению или просто пропадали. С другой стороны, узбекские власти временами вдруг начинали рассматривать крымских татар как чрезвычайно ценный «людской материал» и стремились удержать их в Узбекистане, зачастую чисто административными методами, например, призывая молодых крымских татар в армию. По мнению ряда наблюдателей, в последние годы стремление к удержанию крымских татар в Узбекистане даже повысилось - страна, из которой выехала значительная часть неузбекского населения, традиционного занятого в производственной сфере, сильно нуждается в квалифицированной рабочей силе. Кроме того, режим Каримова видит одну из дополнительных опор власти именно в «некоренном» населении, которое убеждено, что только каримовская сильная рука способна противостоять исламскому экстремизму.

По мнению части специалистов, репатриационный потенциал крымских татар в Узбекистане в основном исчерпан. Они полагают, что там преобладает пожилая и малодетная часть этноса, которая уезжать не собирается. В Меджлисе с этим не согласны, там убеждены, что, во-первых, многие исследования по-прежнему преуменьшают данные о численности диаспоры, а, во-вторых, подавляющая часть соплеменников все-таки стремится в Крым, и только социально-экономические, юридические и политические проблемы в Крыму и в странах депортации мешают им это сделать. Впрочем, с тем, что главный тормоз репатриации – нерешенные проблемы - никто не спорит.

Как бы там ни было, но часть народа все еще остается вне родины. Реальность, судя по всему, состоит в том, что она и будет там оставаться. Такая же реальность - наличие практически у каждой семьи, вернувшейся в Крым, родственников в Центральной Азии. В это ставит задачу помощи соплеменникам, все еще или, возможно, навсегда остающимся за пределами родины. В том числе и помощи в области национальной культуры и языка. Действующие с середины 90-х годов в Центральной Азии представительства Меджлиса, помимо репатриационных проблем, занимаются еще и этим. В частности, с 1997 года в Ташкенте действует Национальный культурный центр "Авдет" ("Возвращение"). Из Крыма к соплеменникам приезжают видные деятели крымскотатарской литературы и искусства, устраиваются концерты и выставки и, конечно же, организуются курсы изучение языка.

Естественно, и здесь тоже существуют проблемы. Их решение невозможно без сохранения всего того позитивного, что появилось в отношениях крымских татар с окружавшим их населением за долгие годы изгнания. В Симферополе, у здания Крымского индустриально-педагогического университета крымские татары открыли монумент «Возрождение», символизирующий их благодарность узбекскому и украинскому народам, а также правозащитникам разных национальностей. Не слишком многочисленные и не слишком часто посещающие Крым узбекские делегации бывают этим очень тронуты.

Мустафа Джемилев, выступая на митинге, посвященном 60-й годовщине депортации, сказал: «Конечно, в Узбекистане и других местах ссылки было много и тех, кто под влиянием враждебной к нашему народу советской пропаганды совершали против наших соотечественников вопиющие беззакония и гнусные преступления. Но пусть их на этом или ином свете покарает сам Аллах. Наш же долг всегда помнить оказанное нам добро и воздать за это добро свою благодарность».

Михаил Калишевский, «Фергана.Ру»