Почему так хорошо живется на Руси шкурникам и мародерам

По электронной почте пришел материал о нынешней социально-политической ситуации в РФ - «почти шутливое исследование». Показалось интересным. Автор – Дмитрий Ларсон:

«Каковы основы существующей системы, которые позволяют случайной элите крайне эффективным для себя и пока еще не слишком разорительным для других образом управлять страной, ведя ее в направлении, прямо противоположном избранному наиболее успешными государствами планеты?

Позднесоветская ментальность

Мы имеем дело с людьми позднесоветской ментальности, многие из которых вышли из среды военных и правоохранителей. Их представления о мире отличались, как правило, "черно-белым" характером "картинки". За теми или иными событиями такие люди, чаще, привыкли видеть те или иные группы интересов.

В современном мире "риска" и "неопределенности", где самые важные события выступают следствием стечения целого ряда обстоятельств и не могут быть четко предсказаны, такие люди чувствует себя неуверенно. В то же время приверженность простой картине мира, которую они пронесли через всю жизнь, порождает отторжение отличных точек зрения практически по любому вопросу.

Власть в России нового образца оказалась в руках людей, ранее занимавших положение "мелких винтиков" в большой бюрократической иерархии. Соединение ограниченности сознания с неестественностью ситуации обусловило желание использовать все возможности для извлечения персональных выгод. Объемы "классической" и скрытой коррупции выросли в стране в три-пять раз всего за пять лет.

Современной Россией правит сплоченная номенклатурная группа; в ней нет людей, явно выделяющихся своими талантами и способностями. В условиях, когда в правящей элите не ведется ни политической, ни идеологической борьбы, единственный шанс выпасть из нее возникает в случае профессиональной непригодности того или иного работника. Но почти каждый из бюрократов прекрасно понимает, что занимает свое место не по "меритократическому" принципу, а скорее случайно, и желание осуществлять кадровые чистки сходит «на нет» по соображениям собственной безопасности.

Таким образом, нынешняя российская элита - сплоченная масса, рекрутирующая новых членов по принципу ментального и интеллектуального сходства с нею самой.

Фантом государства

Центральным фетишем идеологии является государство. По сути, "государство" - своего рода синоним правящего класса и того механизма, который создается этим классом для отстаивания и закрепления своего господства над обществом.

Этатизм взятого курса рельефно проявляется в стремлении укрепить "властную вертикаль" внутри страны, а "государственный суверенитет" - на международной арене. Если в Европе признано, что передача части суверенных прав и полномочий государства в ведение местных и наднациональных институтов может повысить эффективность работы необходимых обществу служб, то у нас вопросы эффективности управления и интересы населения вообще не принимаются в расчет. Никто даже не пытался рассчитать изменение эффективности власти после отмены губернаторских выборов, «монетизации льгот», "национальных проектов", «газовых войн» с Украиной и Белоруссией и т.д., никто не несет за них персональной ответственности, также как за Норд-Ост, Беслан и многое другое.

Государство не только неэффективно, но и безответственно. Это обусловлено той круговой порукой, которой связаны все люди, допущенные к государственным должностям. Такое положение вещей предельно опасно - нельзя наделять практически неограниченными полномочиями то, что не может нести ответственность и с трудом способно определять свои цели и задачи.

Насколько устойчива такая система? Принято считать, что главный "фактор риска" для нее - это падение сырьевых цен и сокращение бюджетных доходов. Это верно, но отчасти.

Экономика России растет сегодня не только за счет нефтедолларов, но и в силу мультипликационного эффекта внутреннего спроса. Реформы, направленные на некоторое сокращение импорта, частичное снижение курса рубля и минимальная демонополизация на потребительском рынке могут снять негативный эффект снижения цен на сырье.

Более опасным представляется "дезорганизация" самого чиновничьего класса.

Современная Россия - открытая страна. Многие промышленные активы сегодня заложены ради привлечения банковских кредитов. Поэтому довлеющая над властной элитой логика имеет все шансы воплотиться в практические действия. Любое серьезное испытание - даже то, которое экономика способна будет выдержать - может иметь катастрофические последствия для сплоченности элиты и ее способности и контролировать ситуацию в стране. Подобно тому, как собственники американских компаний всегда готовы продать их за хорошую цену, элита бросит страну, если ощутит, что "капитализация" "корпорации "Россия"" достигла наивысшей отметки.

Де-интеллектуализация страны

За недолгие пятнадцать лет независимости Россия не выработала "национальной идеи", а те ее версии, которые получили распространение в народе, оказались не столько "национальными", сколько националистическими. Но выход был найден: идеологией стала деидеологизация, а главной задачей информационно-пропагандистской системы - ограждение народа и от информации, и от пропаганды.

Этот проект стал, пожалуй, самым удачным воплощением современной элиты. Признав неспособность сформулировать притягательные национальные идеалы, можно подтянуть народ под себя, приближая его ментальность к своей собственной. Новости заменяются событиями, а смыслы - образами. Изображение в телевизоре или глянцевых журналах гламурных сцен и хэппенингов служит задаче максимального отвлечения людей от реальности - а если и не от реальности как таковой, то от любых попыток понять, почему эта реальность такова, какова она есть.

В современной России объектом атаки выступает не информация, а потребность в ней. Сегодня избыток и доступность информации и дезинформации, очевидно, не плюс для общества, так как число тех, кто способен не только знакомиться с такими материалами, но и реагировать на них, крайне незначительно.

Подспудно идея о достоинстве дилетантизма и пренебрежение к профессиональным качествам навязывается обществу как своего рода "новая идеология" современной России. Героями телешоу становятся циничные молодые люди без внятной профессии, годами не могущие достроить свои дома; недоученные "кадеты"; или безголосые звезды эстрады, решившие вдруг на глазах у миллионной аудитории поерзать по льду вместе с чемпионами мира по фигурному катанию. Не напоминает ли это игру, где любой может стать "видным политиком", если с умным видом будет сидеть на заседаниях рядом с президентом, пореже открывая рот?

Деинтеллектуализированная элита современной России – та главная угроза безопасности страны, чей подлинный масштаб не позволяет оценить лишь деинтеллектуализация ее граждан. Появление в минимальной степени неконтролируемых ситуаций вгоняет элиту в ступор, делая ее совершенно беспомощной. Но в сложном и опасном мире такие ситуации будут возникать часто - и следует признать, что Россия уже сделала все возможное для того, чтобы оказаться полностью неподготовленной к ним.

Вообще, природа недавно возникшего глобального информационного поля до конца не изучена. Правда, материалы исследования информационного поля, как части мистических сил, есть в распространяемой среди элиты книги неизвестных авторов «Проект: Россия».

Деструктивная экономика

Хозяйственным базисом системы выступает сырьевая экономика, сложившаяся в СССР в период, когда формировалось мировоззрение нынешней российской элиты. Массовая приватизация начала 90-х годов сослужила российской экономике плохую службу. Приобретя заводы и электростанции, нефтяные поля и трубопроводы, частные инвесторы стали составлять баланс с учетом той оценки основных фондов, по которой они попали к ним в руки. Соответственно, практически любые серьезные вложения в технологическое перевооружение производства - в особенности там, где используются, прежде всего, ценовые инструменты конкуренции - начали приносить "отрицательный результат", повышая издержки производства, но не давая никаких преимуществ. Так была запущена "спираль деиндустриализации".

Повышение цен на углеводороды открывало, казалось бы, новые перспективы, но на деле изменилось немногое. Ощутив удачную конъюнктуру, нефтяники быстро ввели в строй законсервированные месторождения, нарастив поставки на внешний рынок; в результате физический экспорт нефти из Российской Федерации за 2001-2004 годы вырос на 59 процентов! Однако вскоре экстенсивные факторы развития были исчерпаны, и добыча остановилась на уровне 1991 года. Для сравнения заметим: в Азербайджане добыча нефти за постсоветский период выросла в 2 раза, а в Казахстане – в 2,5 раза.

Рост доходов от экспорта наполнил бюджет и позволил легко обслуживать внешние долговые обязательства. Вырос суверенный рейтинг страны; на фондовый рынок, "перепроданный" в 1998 году, потекли российские и зарубежные инвестиции.

Новым фетишем стала капитализация крупных компаний, по которой стали оценивать состояние экономики. Переключение внимания на этот фактор сыграло критически важную роль в экономическом росте 2002-2007 годов: предприниматели, по сути, закрыли глаза на рост издержек, так как могли рассчитывать на "подкредитовку" бизнеса под залог активов, немыслимую в 90-е годы. Поступления денег от экспорта позволяли не думать об ограниченности платежеспособного спроса. В таких условиях власти с 2004 года перешли от тактики запугивания и разгрома (ЮКОС) к "дружественным поглощениям" казавшейся ей привлекательными активов.

Как следствие, капитализация серьезных промышленных компаний пошла вверх, что никого не смущало: "Сибнефть" была куплена "Газпромом" на пике цены, также как и многие другие.

В результате к началу 2007 года, когда индекс РТС приблизился к 2.000 пунктам, капитализация 10 основных сырьевых компаний России составила 650 миллиардов долларов, или 2/3 ВВП, а стоимость "Газпрома" - 270 миллиардов долларов, или более четверти ВВП России (для сравнения: рыночная капитализация самой дорогой компании США – Exxon Mobil - не превышает 3,5 процента американского ВВП). При этом доля государства в совокупном акционерном капитале российских компаний достигла 35 процентов.

Этот "пузырь", не имеющий прямого отношения к реальным показателям работы данных фирм, стал основой для массированного наращивания внешних заимствований. Если в 2003-2006 годах государственный долг РФ снизился с 98 до 66 миллиардов долларов, или на 49 процентов, то долги российских банков и производственных компаний (в основном, с госучастием) увеличились с 31 до 167 миллиардов долларов, или в 5,4 раза! Освоены ли эти средства? Наверняка - ведь бесконтрольность расходования корпоративных инвестиций на порядок выше, чем бюджетных средств, а ответственность в случае чего все равно понесет вся Россия.

Самой острой проблемой «Газпрома» оказываются непроизводственные издержки. В настоящее время себестоимость добычи газа на Ямале составляет 14–17 долларов за 1000 кубометров, а цена транспортировки газа в среднюю Россию - около 9 долларов. Таким образом, себестоимость не превышает 23–26 долларов. А «Межрегионгаз», основной оператор «Газпрома» на внутреннем рынке, продавал этот газ потребителям по 47 долларов за 1000 кубометров. Но что парадоксально: реализуя газ по ценам, практически вдвое превосходящим себестоимость, эта структура, оказывается, работает в убыточном режиме!

Как результат, у «Газпрома» стареют основные производственные фонды, уменьшается выработка, растут расходы, а никаких решительных действий по разведке новых месторождений и вводу в эксплуатацию новых скважин не предпринимается. И перспектив никаких, так как никто за границей не будет входить в бизнес «Газпрома», зная, кто и как заказывает там музыку. За рубежом «Газпром» воспринимают как нерыночную, государственную, а потому недоговороспособную структуру.

Считая спрос как потребителей, так и производственников неограниченным, система ничего не предпринимает для обуздания аппетитов монополистов. Как следствие, средние издержки производства выросли в 2003-2006 годах в 2,6 раза - при том, что официальные показатели инфляции, как уверялось, опустились или вскоре опустятся ниже 10 процентов. Россия быстро утрачивает последние конкурентные преимущества и практически превратилась в нахлебника мировой экономики, обменивающего сырье на промышленные товары. И мировое сообщество все чаще указывает нам на это обстоятельство, уже претендуя на долю наших богатств.

Мы живем практически исключительно на эксплуатации своих ресурсов, однако, похоже, власти не видят того, что Российская Федерация становится просто ненужной миру: за рассуждениями о роли России как "моста", который соединяет Запад и Восток, совершенно незамеченным осталось сокращение на 40 процентов объема перевозок по транссибирской магистрали ввиду очередного повышения цен МПС. Но это не считается заслуживающим внимания.

Скрытый кризис.

"Переход" через 2008-й год критичен для системы прежде всего потому, что он подвергает испытанию пресловутую "стабильность", которую представители элиты считают чуть ли не главным своим достижением. Именно ради стабильности наращиваются расходы на силовые ведомства, происходит отказ от демократических норм, свертывание гражданских свобод, и так далее. Но проблема заключена в том, что система не может обеспечить эту стабильность, так как любые решения пересматриваются столько раз, сколько это нужно представителям системы. Это неудивительно: ведь источник власти и богатства бюрократического класса - в контроле за изменением правил, а не в их соблюдении.

Предстоящий год будет проблемным потому, что в бюрократическом классе нет единства. С одной стороны, та его часть, что обрела контроль над значительными активами, в принципе готова формально сменить имидж бюрократа на статус бизнесмена - тем более что, по сути, составляющие ее люди уже давно являются предпринимателями, председательствуя в советах директоров крупнейших компаний. С другой стороны, та часть, которая недавно получила доступ к государственным фондам либо паразитирует на управлении "финансовыми потоками", опасается любых перемен. До поры до времени конфликт не был явным, и система работала в режиме "управляемого хаоса".

"Управляемый хаос" - адекватная стратегия, если речь идет о системе, в которой явно ощущается недостаток четких норм и правил; проблема заключается лишь в том, может ли он перерасти в хаос неуправляемый.

И тут сегодня есть очевидные основания для беспокойства - прежде всего потому, что провозвестником перехода от управляемого хаоса к неуправляемому выступает гипертрофированная переоценка несущественных угроз, что мы наблюдаем сегодня во все возрастающих масштабах.

У системы не возникнет проблем с "плебисцитом о доверии", в который превратятся выборы указанного кандидата. Проблемы начнутся позже, когда на высшем посту в стране очутится человек, еще вчера бывший одним из "винтиков" в системе управляемого беспорядка. Тогда всем участникам "властной вертикали" потребуется новая легитимизация, что на фоне отсутствия явных заслуг - просто потому, что их не так уж и легко обнаружить, приведет к "сливу" компромата на любого конкурента и т. д. Достаточно быстро развернется война всех со всеми. Имидж второго президента России может и не пострадать, но для его нынешних соратников, безусловно, наступят непростые времена.

Предпосылки варианта развития: Корпорация Россия

Сегодня уже нет сомнения в том, что 2000-е годы в той же мере стали для России периодом всеобщего «огосударствления», в какой 1990-е были временем разнузданной приватизации. Однако разнонаправленность данных векторов развития не означает, что эти два периода не похожи друг на друга – напротив, они чересчур сходны как по характеру процессов, так и по стоящим за ними интересам.

Нынешний процесс скорее не отрицает, а дополняет прежний: если раньше интерес состоял в том, чтобы выгодно (т.е. дешево) купить у государства собственность, теперь он заключен в том, чтобы ее ему же выгодно (т.е. дорого) продать.

Однако в отношении общества к приватизации 1990-х и огосударствлению 2000-х заметны разительные отличия. Подавляющее большинство российских граждан не приняло приватизацию, считая ее, прежде всего, несправедливой, и, кроме того, не слишком эффективной; напротив, сейчас значительная часть общества поддерживает шаги власти как по восстановлению контроля над ведущими компаниями страны, так и по ужесточению условий ведения бизнеса в ряде отраслей. Почему!?

Во-первых, Россия часто воспринимается как неиндивидуалистическая, и иногда даже «общинная», страна. Этот тезис особенно активно продвигают приверженцы современного «евразийства», не обосновывают его, а принимают как данное. Но следует ли считать «общинной» страну, где заборы и ограды воздвигаются не только вокруг жилищ богачей в пригородных поселках, но и вокруг могил бедняков на деревенских кладбищах? Можно ли рассуждать о приверженности российского общества эгалитаристской справедливости, если оно не восстало против невиданного неравенства. Поэтому, думается, нынешняя Россия является именно индивидуалистическим обществом, не склонным охотно принимать государство, вмешивающееся во все сферы жизни.

Во-вторых, в России доминирует особый тип конфронтационного сознания, которое допускает возможность объяснять неудачи происками врагов, а успехи особо преувеличивать как достигнутые вопреки их усилиям. Отчасти именно поэтому в современных условиях «государство» воспринимается не как естественная система, призванная организовывать общество, а как некая структура, вокруг которой необходимо объединиться и во имя которой следует всем пожертвовать. Апофеозом этой идеологии можно счесть мнение известного единоросса академика Кокошина, заявившего, что «государство обладает традиционным правом собственности на определенную территорию и проживающее на ней население». Значительная часть россиян и впрямь готова стать «собственностью» государства, веруя в то, что оно может обеспечить их защищенность.

В-третьих, в российском обществе доминирует мнение (и оно заметно укрепилось в 1990-е годы) о том, что цели бизнеса противоположны интересам народа. Тезис о враждебности бизнеса народу существует – как существует и его оборотная сторона, т.е. мнение о том, что государство, ограничивающее возможности бизнеса, действует в интересах большинства населения. Вопрос о том, что именно выиграло население от «ренационализации», практически никогда не задается.

В-четвертых, в России нет традиции (и даже желания) сопоставлять издержки на государственный аппарат с результатами его деятельности. Разумеется, власть немедленно пользуется результатами такого самозомбирования народа – примером может служить тот факт, что в бюджете на 2007 г. засекречены 45,6% бюджетных трат. Более «секретными» являются только государственные расходы Северной Кореи. Тем самым неэффективность госструктур изначально закладывается условиями их функционирования, и это не вызывает никакого противостояния со стороны «гражданского общества».

Подводя некий промежуточный итог, можно отметить, что лояльность россиян к государству иррациональна, но очевидна. Причина этому лежит в российской истории и проявляется в системе смыслов и мифов нашего общества.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Базисная причина – отсутствие «критической массы» низовой субъектности, то есть «критической массы» экономически-самодостаточных и потому политически-субъектных низовых хозяев-собственников. В этом плане традиционная и нынешняя Россия ничем не отличается от других бедных обществ, и даже в надстройке между ними всеми очень много общего. В то же время те русские люди, которые сотнями тысяч выехали в последние двадцать лет в благополучные богатые страны, быстро там приспособились к современным правилам игры и в основном вполне преуспели/

На протяжении столетий государство в России выступало регулятором общественной жизни и определяло социальные иерархии – т.е. выполняло ту роль, которую в либеральных обществах играла рыночная среда. В России, как и в США, сомнения в центральном элементе социальной системы обрекали человека на маргинальный статус. Таким образом, следует признать, что в России имеются серьезные исторические и социальные предпосылки для возврата к авторитарному государству.

Государство и корпорация

Реалии современной России позволяют государству не столько воспринимать волю народа, трансформируя их в законы и правила, а продуцировать нормы, исходя из собственных логики и интересов, поэтому государство в России – это своего рода «общество в обществе», которое само формулирует критерии эффективности своей деятельности, навязывая обществу повестку дня.

На этом уровне мы сталкиваемся с существенным различием в механизмах функционирования государства и корпорации – которое, если и не принимается в расчет, то по причине смутного понимания природы современной корпорации. Между тем суть современной компании заключена в «постоянном отказе от старых правил», т.е. в непрерывном приспособлении к изменяющейся среде. Большинство западных исследователей корпорации к началу 1990-х годов пришли к выводу о неизбежности децентрализации, демассификации и фрагментации производства, возрастающей потребности в работниках, способных к автономной деятельности и о необходимости перехода к «децентрализованным и деиерархизированным системам управления».

В середине 90-х речь стали вести уже о «сетевых корпорациях» и «сетевом обществе», однако государства не обнаружили способности отойти от иерархизированной структуры - сегодня в этом часто видят одну из причин неуспешности их противоборства с «сетевыми», в том числе, и террористическими, организациями.

Задачей корпорации является выживание в конкурентной борьбе; но государство не предполагает конкуренции. Это полностью противоречит экономической логике, которая требует бороться за клиента, а не пренебрегать его желаниями. В отличие от корпорации, государство не ставит целью достижение большей эффективности по сравнению с другими государствами. Поэтому проблема эффективности в государстве крайне редко рассматривается в том же ключе, что и в корпорации. В этом смысле понятие «корпоративное государство» несет в себе внутреннее противоречие.

Однако было бы ошибкой утверждать, что модель «корпоративного государства» не может быть реализована. Для ее воплощения в жизнь необходимы три основных условия.

Во-первых, экономика должна быть мобилизуема, т.е. дополнительные инвестиции в нее должны воплощаться в пропорциональном росте выпуска продукции.

Во-вторых, экономика должна быть либо открыта внешней конкуренции (в этом случае речь может идти о завоевании части мирового рынка), либо, даже будучи закрытой, копировать конкурентную среду. Примером первой ситуации может быть Япония 1960-70-х годов, позволявшая своим производителям искусственно снижать издержки ради продвижения товаров на рынки других стран; примером второй выступал Советский Союз в его космической гонке с Соединенными Штатами.

В-третьих, система управления по необходимости должна быть меритократической.

При этом следует помнить, что модель «корпоративного государства» объективно ограничена двумя обстоятельствами. С одной стороны, она может использоваться лишь на протяжении ограниченного срока, так как, подменяя реальную конкурентную борьбу ее имитацией, государство расхолаживает производителей и ведет к снижению эффективности хозяйствования. Та же Япония в 1960-е годы, будучи вообще не представленной на глобальном рынке высокотехнологичных товаров, к середине 80-х стала на них главным игроком. Но государство привило бизнесу ощущение вседозволенности, и Японии пришлось заплатить за свои впечатляющие успехи пятнадцатилетним кризисом, начавшимся в 1989 г.

С другой стороны, модель государственной мобилизации практически не срабатывает там, где нет прямой зависимости между вложенными средствами и результатами, прежде всего, имеется в виду творческая деятельность, не подчиняющаяся традиционным экономическим закономерностям. Поэтому рассчитывать на то, что мобилизационная государственная экономика сможет добиться больших успехов, чем либеральная экономика постиндустриального типа, - не приходится.

Российская ситуация

Сегодня ситуация в России – несмотря на высокие сырьевые цены, благоприятную рыночную конъюнктуру и определенное ощущение успешности, распространяющееся в обществе – неблагоприятна для формирования «корпоративного государства», и в подтверждение этому можно привести несколько обстоятельств.

Первым (и основным) препятствием для «корпоратизации» российского государства выступает отсутствие критериев эффективности власти. Хотя, надо признать, эффективность государства никогда не может быть оценена в примитивно-экономическом контексте конкурентоспособности.

Однако за долгую историю либеральные государства нашли замену в виде демократической процедуры. Свободные выборы выступают субститутом (индикатором) объективной оценки конкурентоспособности государства. Будучи не в состоянии предложить четкие критерии таковой, власти допускают нечто подобное «экспертной оценке» результатов, когда граждане выступают в роли тех, кто оценивает эффективность власти – и в случае отрицательного результата инициирует ее смену.

Если же демократические институты не вполне развиты, их может заменить независимый от власти бизнес, отражающий интересы как предпринимателей, так и работников. В российской ситуации ни первого, ни второго нет – и поэтому обоснованно оценивать эффективность действий власти практически невозможно (как невозможно и предложить ей альтернативу).

Вторым фактором выступает крайне отсталая структура экономики, которая практически не позволяет осуществить ту модернизацию, ради которой только и следует допускать возникновение «корпоративного государства». Сегодня на внешние рынки Россия выходит с биржевыми товарами – нефтью, газом, металлами и минеральными удобрениями. «Продвигать» экспорт таких товаров нет никакой нужды. Поэтому «корпорация» почивает на лаврах, не собираясь выводить ее из статуса сырьевого придатка остального мира, и успокаивая сограждан тем, что это подчиненное положение является «сверхдержавным».

Не конкурируя с другими странами на внешних рынках, Россия «справедливо» полагает, что на внутреннем рынке конкуренция также не требуется. В результате по итогам 2006 г. около 60% всех доходов федерального бюджета были получены за счет таможенных пошлин и налогов на экспорт, а монополизация целых отраслей и секторов экономики не вызывает у властей никакой реакции. Власть становится естественным защитником status quo, и не более того.

Третьим важным моментом является принципиальное различие в системе оплаты труда государственных служащих и корпоративных менеджеров. Пока ни в одной стране мира не предпринималось попытки жестко увязать оплату труда госслужащих с результатами их деятельности – тогда как в бизнес-корпорациях это давно уже стало общепринятой практикой. В условиях фактического отсутствия демократической подотчетности бюрократы ввязываются в коррупционные сделки – причем на всех уровнях иерархии. В результате представители власти непосредственно вовлекаются в бизнес и действуют уже не столько как чиновники, «оглядывающиеся» на интересы корпораций, а как корпоративные менеджеры.

Соответственно и традиционная для экономики «задача оптимизации» строится и решается исходя из неверных посылок и предполагая неверные связи.

Четвертый момент, который также выступает одним из важнейших для понимания природы современной российской государственной «корпорации» – это особый способ подбора кадров, полностью нарушающий традиционную корпоративную логику.

Перспективы «Корпорации Россия».

С одной стороны, исторический опыт и социальные практики, определяющие поведение значительной части российских граждан, делают их «государственниками», что позволяет власти оставаться практически бесконтрольной, даже не вызывая серьезного социального протеста. В таких условиях российские руководители проводят активную ренационализацию, фактически получая ведущие компании под свой личный контроль – и, причем, также без видимого сопротивления.

С другой стороны, формирующееся «корпоративное государство» только по своему названию напоминает те формы государственного вмешательства в экономику, которые обеспечивали успешную индустриальную политику в странах Юго-Восточной Азии. Задачами находящейся при власти «корпорации» выступают в первую очередь сохранение своих позиций и непрерывное собственное обогащение, осуществляемое безотносительно к реальному положению дел в экономике.

Сегодня «Корпорация Россия» выглядит процветающим и успешным в основном в силу благоприятной конъюнктуры на мировых сырьевых рынках. Его «управляющие» несовременны и способны разговаривать с партнерами только с позиции силы, с какой они привыкли говорить со своими гражданами. Сейчас сложно прогнозировать, насколько долго такая государственная структура будет оставаться жизнеспособной – но можно предположить, что в конечном итоге она окажется жертвой банальной деквалификации, которая сделает ее полностью недееспособной.

На это указывает, в частности, то, что в регионах развиваются такие же процессы, как и в самой «Корпорации России», поэтому первой волне деквалификации подвергнутся именно региональные власти, не способные эффективно управлять своими территориями и адекватно отвечать вызовам современного мира.

Прогнозы развития системы.

Согласно теории развития открытых социально экономических систем, для ее развития нужны «внутренние энергии» или «внешние возмущения».

Внутренней энергии для развития существующая система пока не имеет. Система не использует эффективно свои ресурсы и не генерирует развитие конкурентных преимуществ в системе глобальной экономики.

К серьезным внешним возмущениям система не подготовлена - поэтому, в частности, вариант третьего срока исключался аналитиками президента изначально.

Если предположить, что изложенный анализ не может быть исчерпывающим, а более подробный еще с большей тщательностью проводился гипотетическим «центром принятия политических решений в администрации», то, вероятнее всего, будет сделана попытка поставить президента и его структуры в надпартийное политическое поле России, не суть важно какими методами и механизмами.

В этом случае появится возможность активизировать общественные институты и, следовательно, политическую конкуренцию на региональном уровне, не затрагивая верховную власть, на вершине которой бесспорно будет стоять духовный и верховный лидер России. Это придаст системе внутренний стимул развития, будь то в рамках однопартийного или двухпартийного парламента.

В «классическом» понимании любого авторитаризма это означает, что сначала в России будут производить образы «внутреннего» и «внешнего» врага, ужесточать репрессивную составляющую политики на основе внедряемой и востребованной массами новой государственной идеологии, которая на первое время станет стержнем будущего курса «наверх, но по лестнице, ведущей вниз».

Объектами такой политики «идеологического контроля», скорее всего, станут сначала отдельные общественные организации, компании, муниципальные, а потом региональные власти. Необходимости проведения тотальной репрессивной политики без реальных угроз пока нет.

С точки зрения признанной теории развития этноса (Вернадский, Гумилев) славяне объективно находятся в акматической фазе своего развития, после которой возможно либо возрождение, либо возникновение нового этноса, впитавшего нескольких этносов, т.е. ассимилированных прежним, либо разрушение и забвение.

Согласно этой теории, провозвестником начала возрождения этноса является появление в народе пассионариев, людей особой иррациональной целеустремленной природы (с божьей искрой), лидеров, ведущих общество к становлению и созиданию.

Иррациональная природа мышления россиян, не понятная для большинства человечества, как ни странно, в этих процессах может сыграть решающую роль, предсказать которую пока невозможно.

Развитие нашего общества пока определяют субпассионарии, которые, также согласно теории, разрушают этнос, предлагая народу ложные цели и задачи, и, тем самым, расчищая пространство для этносов, определяющих новый цикл развития на конкретной территории, в совокупности определяя другой виток развития человечества.

Момент появления пассионариев предсказать никто не может, поскольку они генерируются как бы вне этноса самой биосферой, а могут вообще не появиться. Так устроена жизнь и природа на планете – «конец и вновь начало». И в этом суть иррациональной российской веры в лучшее!».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Выходом из нынешнего исторического тупика может стать не столько замена традиционного выдохшегося (депассионаризованного) русского этноса другим или другими более саможертвенными и пассионарными этносами, а превращение народа в нацию. Теория Гумилева справедлива для досубъектных времен, но с наступлением субъектного Нового Времени (модерна) над прежними этническими общностями возвысились новые нации как форма самоорганизации низовой субъектности. Это предполагает, если брать современные примеры Малайзии или Сингапура, а также дэнсяопиновской КНР, прежде всего сплочение «стартового ядра» из примерно дюжины орговиков-пассинариев обычно разношерстного этнического происхождения. Пассионраное стартовое «ядро» становится центром кристаллизации низовой субъектности через «столыпинизацию» самых активных представителей низов. Конкретные механизмы такого модернизационного прорыва детально описаны в классических книгах сингапурского лидера Ли Куан Ю «Сингапурская история: из третьего мира в первый» и его конкурента-визави малайзийского лидера Махатхира бин Мохамада «Путь вперед». Рецепты создания нации носят такой же универсалистский характер, как и таблица умножения или современные синтетические лекарства, и применительно к условиям современной России конкретизированы в коллективно-выработанной в 2003 году базисной Программе постиндустриальной модернизации России «Путь из тупика».