Непобедимая и легендарная, 2
Моя армейская карьера в Израиле началась с курса молодого бойца. Со всей
страны собрали ребят, которые уже не годились по возрасту для срочной
службы, в основном с высшим образованием, и устроили им 3-х недельные
сборы.
Призывной пункт находится в центре страны, там нас быстренько
рассортировали по взводам, сделали прививки, сняли отпечатки пальцев и
снимки всех зубов - как нам оптимистически объяснили - на случай опознания
тела, переодели в форму и рассадили по автобусам. База, где нам предстояло
служить, находилась на юге страны недалеко от побережья, в песках. Наш
взвод - примерно 30 человек, состоял из "интернациональных евреев" -
репатриантов из разных стран. Там были и американцы, и аргентинцы, и
француз, и иранец, и даже один парень - эфиоп. Но подавляющее большинство
все же были русские, причем примерно половина из них - врачи. При взгляде
на эту пеструю компанию приходило в голову, что название " курс молодого
бойца " тут не совсем уместно - мы были уже не такие молодые, лет по
30-40, почти все отцы семейств, и уж совсем не бойцы - с животиками и
намечающимися у некоторых лысинами. Но наши командиры воспринимали нас
всерьез, видимо, собираясь сделать из нас боевой костяк израильской армии.
Взвод расселили в палатки, дело было в конце лета, так что погода
позволяла. Первое, что удивляло на базе - это количество боевых патронов,
валявшихся под ногами, такое впечатление, что ими засеивали территорию,
стараясь не пропустить ни единого метра. Поначалу мы, приехавшие из России
и знакомые с советской армией, порывались каждый найденный боевой патрон
сдать в оружейку. Но после нескольких таких попыток, когда там на нас
посмотрели как на психов - это дело бросили, и внимания на них обращали не
больше, чем на пробки от бутылок. Вообще отношение к боеприпасам тут очень
простое. Когда через пару дней нам выдали оружие, мы получили по три
пустых магазина. После этого оружейник вытащил на улицу со склада цинк с
патронами и развернулся, чтобы идти обратно на склад. На наш робкий вопрос
- "А когда будут выдавать патроны?" - он недоуменно посмотрел на нас -
"Так я же вам уже выдал. Открывайте цинк и набивайте магазины сами - не
маленькие." То есть, понятия о том, что патроны выдаются по счету - тут не
существует. В принципе ничего не стоит кроме магазинов наполнить еще и
карманы - никто не проверяет. Более того, когда в конце срока мы сдавали
оружие, то магазины освободили от патронов в коробку и сами магазины
скинули в одну кучу также без счета.
В отличие от боеприпасов, само оружие контролируется очень строго. На
второй же день нам выдали автоматические винтовки М-16. Никаких глупостей
типа спиленных бойков или залитых стволов тут нет - оружие вполне боевое.
Перед этим нам морочили голову о правилах безопасности при ношении оружия,
строгих запретах и ужасных карах при их нарушениях. Инструктаж был
неформальный, командиры воспринимали все это очень всерьез, в отличие от
нас, непуганых идиотов. С момента выдачи оружия до момента сдачи его в
оружейку не разрешается расставаться с ним ни на секунду - в буквальном
смысле. Спишь - клади под голову, идешь в туалет - вешай на гвоздик, а
если заболел, и тебя увозят в больницу - то тебе положат ружье на носилки.
Говорят, что в случае утери оружия суд влепит 10 лет тюрьмы без долгих
размышлений. Причина - потерянное оружие может попасть к арабским
террористам и из него будут убивать наших. Нас так выдрессировали, что
если вышел из палатки на 15 метров без ружья, то уже чувствуешь, что
чего-то не хватает и бежишь обратно, пока никто из командиров не увидел -
а то живо получишь наряд вне очереди. Кстати, мне очень понравилась
винтовка М-16 - легкая, удобная для переноски, с точным боем. Есть в армии
еще несколько автоматов, один из них Галиль - нечто вроде Калашникова, но
несколько измененный и знаменитый автомат Узи. Последний мне не понравился
- короткий, тяжелый, очень небезопасный. Если его уронить на пол, он может
выстрелить, несмотря на все предохранители.
Командиром взвода у нас была довольно милая интеллигентная девочка -
лейтенант, лет 20. Она понимала, с кем дело имеет, и нас старалась не
обижать. А вот командиром отделения дали пигалицу метр с кепкой, лет 18,
которая некоторым из нас годилась в дочери. Она, по-видимому, страшно
комплексовала по этому поводу, пытаясь компенсировать недостаток
авторитета грозными криками и угрозами. После двух-трех ее попыток поднять
на нас голос нам это надоело, и мы попросили начальство убрать ее из
командирш. После этого нам дали другого - молодого парня-сержанта, полного
пофигиста, кстати, родом из Грузии и с ним мы жили душа в душу до конца
сборов. Из-за нашего предпенсионного статуса особенно нас не гоняли,
единственной неприятностью был недосып - все три недели мы спали по 6
часов в сутки. Поэтому стоило нашим командирам нас усадить - в тень прямо
на песочек, как тут принято, и начать какое-нибудь занятие, как тут же
раздавалось легкое сопение, плавно переходящее в храп. Это очень
нервировало командование, нас тормошили, но помогало ненадолго.
Занятия проводили с утра до отбоя, с 5 утра до 11 вечера, с перерывами на
еду. Личного времени было около часа в сутки. Кстати, еда была вполне
сносная, достаточно обильная и съедобная. Постоянно было мясо, салаты из
овощей, давали и фрукты. По сравнению с советской армией - просто
ресторан. Постепенно наш взвод стали ставить и в наряды по базе. Тут нас
ожидал еще один сюрприз. Оказывается, в израильской армии очень смутно
представляют, что такое часовой и как он должен себя вести на посту.
Часовые курят, едят на посту, рассказывают друг другу анекдоты. Однажды
вечером я видел, как парень - сержант, начальник караула, на воротах базы,
во время своего дежурства подогнал поближе к воротам свою машину и
полдежурства ее любовно мыл и протирал под громкую восточную музыку из
приемника. То есть, в уставе вроде бы записано, что нельзя это все делать,
но всерьез это не воспринимается. Однажды меня поставили на пост около
склада боеприпасов. Когда я попросил инструкций - кого пускать, кого не
пускать, мне было сказано: "К тебе придет оружейник Амир - так ты его
пусти. Он возьмет, что ему нужно". На мой вопрос - а есть ли у него
удостоверение что он оружейник - мне сказали: "Удостоверение есть, только
он его не носит, но ты его все равно пропусти". Поэтому немудрено, что на
многие базы можно заехать, не предъявляя никаких документов - достаточно
не выглядеть арабом, быть в военной форме и сказать, что ты приехал на
сборы. Удивительно еще, что базы при такой системе охраны еще не вынесли
полностью. Я надеюсь, что действительно важные объекты охраняются, как
положено, но на этой учебной базе с охраной был полный бардак.
Большим достоинством израильской армии является отсутствие строевой
подготовки. То есть, она как бы и существует, но никакого значения не
имеет. За все время сборов мы раза 3 прошли строем в столовую, да таким
строем, что любой советский старшина умер бы от смеха, если бы увидел. Все
остальное время мы перемещались нестройной толпой примерно как немцы,
отступавшие под Сталинградом. В каждую палатке жили по 6 человек, обычно
большинство составляли "русские" и 1-2 иноязычных. Жили мы с ними мирно,
отношения складывались обычно хорошо. По вечерам, когда рассказывали
анекдоты, естественно по-русски, обычно находился кто-то сердобольный,
который синхронно переводил им все на иврит, чтобы и они не чувствовали
себя оторванными. Ненормативная лексика, как известно, непереводима,
поэтому к концу сборов все они свободно матерились по-русски, что в
дальнейшей жизни им, несомненно, пригодится.
Среди наших "нерусских" однополчан встречались любопытные типы. Один из
них - американец Марк. Лет 38, маленький, с огромной головой и нескладными
движениями, он больше всего походил на больного синдромом Дауна. При этом
- умнейший мужик, преподаватель Тель-Авивского университета, автор
нескольких книг по истории. Он приехал в Израиль из сионистских побуждений
и считал себя обязанным служить в армии обороны Израиля. Хотя по возрасту
Марк уже не подлежал призыву, он явился на призывной пункт и потребовал
его призвать. Военные, посмотрев на него, сделать это категорически
отказались. Но Марк не отчаялся - несколько лет он добивался призыва и,
наконец, армия сдалась. С ним нянчился весь наш взвод. Утром при выходе на
поверку все дружно расправляли ему перекрученные ремни, меняли местами
неправильно надетые ботинки и поправляли противогаз. Каждый раз, он
где-нибудь забывал ружье, и все бегали его искать. Он вечно терял головные
уборы, магазины и прочие предметы. При этом - было очень интересно слушать
его рассуждения об истории, о политике, и человеком он был добрым и милым.
Его антиподом в плане военной подготовки был Шай - эфиоп лет 25-27. В
15-ти летнем возрасте его призвали в эфиопскую армию. Призыв выглядел так
- в деревню вошли войска и забрали всех подростков, которые не успели
спрятаться. Он служил там лет 8, участвовал в войнах в Эритрее. Парень
хорошо развитый физически, грамотный, хорошо умеет стрелять. Всегда
улыбчивый, очень скромный, на сборах он проявлял рвение, всегда вызывался
таскать тяжелые грузы на переходах, для того чтобы заработать хорошую
рекомендацию и остаться служить в армии.
Но ближе всех по ментальности нам были аргентинцы. Они тоже не дураки
выпить, зажарить шашлычок и рассказать хороший анекдот. Различие в
ментальностях четко проявилось под конец сборов. Один из наших ребят
слегка провинился - не то опоздал на построение, не то еще что-то. За это
он должен был предстать перед судом. Суд в части - это только название,
фактически это аналог командирской разборки, но более демократичный. Он
назначается, когда проступок довольно серьезный, но еще не уголовный, и
наказание предполагается более тяжелое, чем просто лишение увольнения или
наряд вне очереди. Провинившегося наказывает не просто его командир, а
собирается 2-3 офицера части и рассматривают его проступок, после чего
выносят решение.
По нашему мнению, к парню просто придрались и "русская" часть взвода
возмутилась. Человеку грозило повторное прохождение сборов. В этой
ситуации немедленно появились активисты, которые начали "работу в
войсках". Было решено написать петицию в суд с требованием отпустить
незаслуженно судимого, угрожая в противном случае устроить большой
скандал, даже с привлечением прессы (был среди нас один журналист из
русской газеты), от чего не поздоровится самим нашим командирам.
Когда дело дошло до сбора подписей, тут и проявилось различие между
"еврейскими детьми разных народов". Наши, конечно, подписали все. Один
затесавшийся между нами израильтянин - сабра (т.е. рожденный в Израиле)
также подписал, хотя сомневался в полезности этого дела. Эфиоп и иранец
просто не поняли, в чем дело. Если наказывают - значит надо утереться и
принять, всякая власть от бога и протестовать нельзя и не нужно - таков
был смысл их позиции, высказанной, впрочем, невнятно и косноязычно.
Аргентинцы идею подхватили с восторгом, подписали петицию, бормоча при
этом: "Ну мы им всем покажем, будут знать, как с нами связываться".
Отравленные демократией американцы идеей были неприятно удивлены и петицию
подписать отказались. "Как можно пытаться повлиять на Суд?", говорили они.
"Суд разберется, что парень не виноват и все будет ОК". А выкручивать руки
суду - это не метод в демократическом обществе. Неприятно удивил меня
француз. С одной стороны он как бы был согласен, что человека наказывают
несправедливо, с другой откровенно побаивался возможных санкций против
подписантов, в итоге, бекая и мекая, так подписать и не решился. Не знаю,
насколько это типично для всех французов, но этот мое представление о
французах ухудшил.
Не знаю, что в итоге повлияло, наш ли протест или благодушие суда, но в
итоге подсудимый отделался легким испугом - его строго предупредили и
отпустили. Время сборов подошло к концу, дошло и до присяги. Тут
выяснилась еще одно новое для меня обстоятельство. В тексте присяги есть
слова - "я клянусь". Так вот, оказалось, что религиозные евреи клясться
никому, кроме Бога, не имеют права. Поэтому, чтобы как-то выкрутиться,
религиозные используют менее сильное выражение, что-то вроде "Я заверяю"
или "Я заявляю".
Так или иначе, все мы присягнули на верность Израилю, сдали оружие и с
чувством выполненного долга облегченно разъехались по домам. В итоге до
сих пор я поддерживаю отношения с некоторыми ребятами, с которыми
познакомился там, до сих пор приятно ностальгически вспомнить о вечернем
мужском трепе на разных языках, о тихих беседах во время патрулирования
базы. С некоторыми из ребят мы потом вместе проходили офицерский курс, со
многими потом встречались в больницах и на медицинских конференциях. Таким
образом, армия расширяет круг знакомств, помогает завязывать новые
социальные связи, которые, говорят, после эмиграции восстанавливаются до
прежнего уровня только лет через 7.
